Бабочка в табакерке (СИ)

Я ненавижу своё имя! Полное имя ещё ничего звучит, даже вызывает некоторые величественные ассоциации, особенно если называют по имени-отчеству. Впрочем, пока это происходит крайне редко. А вот домашнее имя, говоря грамотно — уменьшительно-ласкательное — по-моему, звучит безобразно. Оно приводит меня в отчаяние, своим звучанием напоминая нечто скользкое и противное. Подхалимское какое-то имя. Оно никогда не звучало для меня ласково даже из уст матери.

Наверное, недаром дети так ловко придумывают к этим «маленьким» именам такие гаденькие прозвища. Дети говорят то, что слышат: Нюра-дура, Надя-гадя, Лиза-подлиза.

Мой муж практически никогда не обращается ко мне по имени, если его не вынуждают к тому обстоятельства. Зато когда он приходит нетрезвый и с явным намерением устроить скандал, вот тогда он называет меня Лизонькой! Он произносит это с такой издевательской интонацией, с таким презрением, что для меня это звучит как самое грязное ругательство. И если вдруг меня так же называет кто-нибудь из знакомых, я вздрагиваю и испытываю при этом глубокое отвращение к этим звукам и к самой себе.

***

— Придумай мне имя, ну, пожалуйста… Я так давно прошу тебя об этом. Неужели это так сложно? Хочешь, я тоже придумаю тебе имя. Например, я могу звать тебя Рей.

Он вздрогнул:

— С чего ты взяла?

— Тебе не нравится?

Он промолчал. Вздор! Она не должна этого знать, она не может ничего помнить. Потому что, если она вспомнит… Он передёрнул плечами.

— Какой ты недогадливый, ей богу. Рей: Ромашов Евгений Игоревич. А ещё так Брэдбери звали, между прочим.

Тьфу! Как всё просто! Это всего лишь совпадение.

========== Глава 1. ==========

Мутное небо с расплывающимся солнцем. Ветер гоняет редкие снежинки, как ни повернись — всё время в лицо. На улице не холодно, но неприятно. Зима подходит к концу — 24 февраля. В этом году вся она была какая-то неуютная, с туманами и слякотью; хоть и без морозов, но с ветрами, беззастенчиво крутящими подолы шуб, шарящими за воротниками и выхолаживающими души до беспросветного уныния.

Я тащусь по снежным буеракам городского тротуара и раздумываю о том, что на самом деле идти мне никуда не хочется, что я устала, что всё мне обрыдло, и быт заел, и любовная лодка разлетелась в хлам, а щепки от неё затянуло в водоворот проблем. Мысли шарахаются в голове, как эти самые снежинки вокруг, цепляясь не всегда уловимыми ассоциациями.

Вспомнилось вдруг, как неделю назад мы наконец-то встретились с Нато после зимних каникул. Девчонка была просто в жутком состоянии! Ещё бы! Ведь, приехав домой на каникулы, она узнала, что её парень покончил с собой. Он не был ни пьяницей, ни наркоманом; хороший был парень, стихи писал. Никому в голову не могло прийти, что такое может случиться. Предсмертной записки он не оставил. В поисках хоть какого-то объяснения взломали его компьютер, но и там не нашли ничего, кроме его стихов и рисунков Нато, над которыми он работал. Почему-то его родные Нато ни о чём не сообщили. Может забыли, убитые собственным горем, может заподозрили в сопричастности…

Мне до безумия жаль эту щуплую маленькую девушку, на плечи которой легло неподъёмное для её восемнадцати лет горе. И в то же время я, как вампир, упиваюсь чужими слезами, потому что на самом горизонте сознания просверкивает мысль: «Значит у меня всё не так уж плохо. По сравнению с этим все мои проблемы и потери — тьфу — сущие пустяки». Как мучительна эта мысль, как стыдно за неё! Но она помогает выплывать из собственной черноты, заставляет понять, что, несмотря на все личные ощущения, бывают события похуже, чем больной отец, ненадёжный муж и бесконечно сопливый ребёнок. Да, если смотреть со стороны, то всё, что происходит в моей жизни, можно назвать максимум неприятностями.