Бабочки Креза. Камень богини любви

Начали распределять роли. Лизе выпало играть княгиню. Конечно, по возрасту она была гораздо младше, но тут должен был помочь грим, а кроме того, роль как раз подходила к ее утонченной красоте. Куму должна была играть очень красивая, яркая и милая Розалия Станиславовна Поплавская, полька, жена ссыльного, но она заболела, и роль пришлось отдать Наталье Капитоновой. Ни особого таланта, ни красоты в ней не имелось — разбитная и грубоватая бабенка. Трудно представить, что такая женщина могла свести с ума князя и его сына! Я предложил подождать выздоровления Поплавской, однако Эльвира Михайловна воспротивилась. Она очень поддерживала Наталью Капитонову. Спорить бессмысленно — как в случае с лакеем в постановке «Горя от ума».

Осталось сказать еще, что княжича Юрия играл Карнович, а князя — Васильев. Мне бы очень хотелось самому выступить в этой острой, непростой роли, но жалко было оставлять хорошего актера, к тому же моего друга без дела.

Эльвира Михайловна настаивала, чтобы в нашей постановке мы показали всю роскошь старинной Руси, что денег на такой спектакль не надо жалеть. Губернатором, мужем своим, она вертела как хотела, а значит, покорно отворили кошельки и петрозаводские толстосумы. Были заказаны великолепные декорации: живописный задник, изображающий излучину Волги и Оки, княжеские хоромы и постоялый двор в русском стиле с тонким резным узором, а костюмы шились такие, что роскошнее не придумать.

Мы начали репетиции. С самого начала у всех стало получаться очень хорошо, кроме Капитоновой. Она была так вульгарна, так пошла… Сначала Эльвира Михайловна смотрела на ее потуги изобразить Чародейку снисходительно, но постепенно выражение ее лица становилось все более унылым и недовольным. Ее настроение очень действовало на настроение труппы. Постепенно мы начали сомневаться в будущем успехе, и все стали играть гораздо хуже, даже Лиза Иванова. А между тем до премьеры оставалось три дня…

И вот как-то утром, часа за два до того, как я должен был идти на репетицию, мне принесли записку от ее высокопревосходительства с просьбой как можно скорей прибыть в губернаторский дом.

Надо ли уточнять, что я полетел как на крыльях?

Эльвира Михайловна встретила меня в своем кабинетике и сразу перешла к делу:

— Никита Львович, по-моему, дела с «Чародейкой» не ладятся. Княгиня выходит у Елизаветы Петровны гораздо интересней и приятней, чем Настасья у Капитоновой. Невозможно поверить, чтобы князь мог покинуть такую очаровательную жену ради вульгарной бабы без малейшей изюминки.

Я едва не подпрыгнул от желания воскликнуть, что с самого начала был против Капитоновой, что сама же Эльвира Михайловна поддерживала ее, но великодушие заставило меня сказать нечто совершенно иное:

— Ну, знаете, в народе не зря говорят, мол, полюбится Сатана пуще ясна сокола!

— Думаю, — усмехнулась Эльвира Михайловна, — в Сатане все же изюминки побольше, чем в Капитоновой!

— Да что же делать? — пожал я плечами. — Мы, конечно, можем ее отставить, но тогда придется ждать, пока выздоровеет госпожа Поплавская, а это неизвестно, когда произойдет. Заметить-то Капитонову больше некем!

— Есть кем, — возразила Эльвира Михайловна решительно. — Мною!

Наши дни

Ну да, Алёне было плохо, реально плохо… Ревность и ярость в смеси с чрезмерным количеством розового вина, теперь уж совсем не казавшегося чудесным, создали в организме дивный коктейль (слово «дивный» здесь имеет садистский оттенок и выступает в качестве синонима слова «кошмарный»). Алёна даже сама не понимала, от чего больше страдает и что ее мучает сильнее: боль в разбитом сердце или тошнота. В конце концов одолела вторая. Писательница Дмитриева приоткрыла окно, легла на живот, чтобы меньше мутило, и попыталась отвлечься, вспоминая что-нибудь хорошее… ну, книжку какую-нибудь любимую, что ли. Почему-то пришел на память «Театр» Сомерсета Моэма и бессмертная фраза Джулии Ламберт: «Что такое любовь против бифштекса с луком?»

«Что такое любовь против похмелья? — грустно размышляла Алёна. — Да и не любовь это, а так… бесов тешили вместе, вот и все. Тешили, а теперь не станем. Впрочем, чего я так переживаю? Какая мне, собственно, разница, кем работает Дракончег? Да хоть ассенизатором и водовозом, революцией мобилизованным и призванным! Он что, моя собственность? Нет. Это пускай его жена переживает, что он выставляет себя голым напоказ и тискает всех, кто под руку попадется! А может, она даже и не переживает. Может, для него это сублимация. Может, он дает таким образом выход всем своим сексуальным переборам. И потом с женой безукоризненно нежный, не мужчина, а облако в штанах… Просто нехорошо, что он мне наврал… в смысле, не сказал, где работает… А что в этом нехорошего? Я бы спятила от ревности, и не было бы противоядия в виде этой кошмарной, но целебной в духовном отношении тошноты… И вообще, почему он должен мне о таких вещах говорить? Кто я ему? Да так, по сути — никто!»