Бабочки Креза. Камень богини любви

Сейчас она шла от Лыковой дамбы к Большой Покровской улице и с раскаянием думала, что зря позволила себе так распуститься. Она не имела права ничего требовать от Гектора: ни любви, ни верности, ни благородства, ни жалости к врагам, ведь враги не жалели его, мать его ребенка — предала, да и проявлений чьего бы то ни было благородства по отношению к нему Аглая не заметила… Она попала в сегодняшние события, как девочка из хорошей семьи в дурную компанию. И, словно глупенькая барышня, пытается события переделать, а людей, в них участвующих, перевоспитать. Но винить-то в случившемся некого. Ее никто не заставлял переодеваться в одежду Ларисы Полетаевой, она сама захотела, вот теперь и расплачивается. Некого винить, поэтому нужно принимать все, что с ней происходит, таким, какое оно есть. И людей принимать такими, какие они есть. Так Аглая уговаривала себя и успокаивала. И почти уговорила и успокоила, но все же чувствовала, что лукавит. Был, был один человек, которого она НЕ была готова принимать таким, какой он есть. Просто не могла!

Наталья, Гаврила Конюхов, Лариса, Константин и Федор, доктор Лазарев, не в меру болтливый Сема Фельдман, омерзительный Хмельницкий — все они в ее восприятии были не более чем статисты при главном герое. Аглае было небезразлично, какие они: злые или добрые, подлые или честные, смелые или трусливые — лишь постольку, поскольку их поступки определенным образом отражались на судьбе главного для нее героя — Гектора.

Итак, она выяснила, что засада ждала-таки его в доме Натальиной тетки. Дело было сделано. Теперь путь ее лежал к Льву Борисовичу Шнеерзону.

Издалека вдруг послышался рокот автомобильного мотора. Тяжело груженный грузовик промчался от площади Советской, бывшей Благовещенской, и остановился у великолепного здания Государственного банка. Раздались неразличимые слова команды, захлопали борта грузовика.

Аглая так и замерла. Чего-то еще экспроприировали красные у местных буржуев, залезли в чьи-то семейные, родовые ценности, расхватали то, что из поколения в поколение носили на своих шеях, плечах, перстах и в ушах прекрасные женщины…

И вдруг ей пришло в голову, что, очень возможно, шкатулка Креза не у Ларисы Полетаевой, не у Хмельницкого, не у какого-то там полумифического Офдореса-Орлова, а…

Девушка напряженно нахмурилась. Какая-то мысль зацепила ее при упоминании Орлова, и начала плестись цепочка: Орлов — алмаз… дальше выплыли слова — 400 тысяч рублей… и еще почему-то карты. Но тут же мысль пропала, и Аглая снова подумала: а ведь вполне могло быть, что Офдорес-Орлов погиб, что шкатулку у него отняли, что она лежит себе в подвалах госбанка, а тут люди ради нее губят и свои, и чужие жизни, льют кровь напропалую, как водицу…

Она наконец-то улучила момент перебежать Покровку, чуть не потеряв один из башмаков в ямине от выбитого булыжника (небось какому-нибудь пролетарию понадобилось сакраментальное орудие, а?), прошла закоулками и наконец свернула на Ошарскую.

А вот и дом, о котором говорил Гектор.

Аглая остановилась, немного не дойдя до него, осмотрелась, прислушалась. Тишина стояла невероятная, но какое-то шевеление за занавеской в окне соседнего домишки, нечто неуловимое, особая настороженность всего вокруг подсказывали ей, что тишина обманчива, что люди по соседству не спят, а напряженно ждут… Чего? Нападения бандитов? Обыска властей предержащих? Хм, практически одно и то же.

А вот она сейчас с удовольствием поспала бы. Спокойно или нет, это уж как бог даст. Но устала она просто невероятно. Хорошо бы прийти в дом Льва Борисовича раньше Гектора, а хозяин оказался бы настолько любезен и гостеприимен, что позволил бы ей прикорнуть где-нибудь в укромном уголке… Хоть на полчасика! Хоть на четверть часика!

Аглая осторожно пошарила по калитке, пытаясь вспомнить, что там говорил Гектор насчет щеколды, но калитка, чуть слышно скрипнув, отошла под ее рукой.

Однако неосторожен Лев Борисович, напрасно он не запирается…

Ну, забыл человек, ну, всякое бывает, уговаривала себя Аглая, но сердце вдруг так и сжалось. Чуть не налетев на бочку с дождевой водой, стоявшую у крыльца, осторожно поднялась под ступенькам, коснулась входной двери, чуть толкнула ее — и почти не удивилась, когда она открылась.

Так…

А не спрыгнуть ли с крыльца, не шарахнуться ли обратно за калитку, не подождать ли Гектора там, затаившись в сторонке? Она уже двинулась было к ступенькам, как вдруг усмехнулась: да что ж она, как та пресловутая пуганая ворона, куста боится? И калитка, и дверь открыты по самой простой причине: Гектор ее опередил, он уже в доме, он ее ждет!

Аглая без колебаний толкнула дверь и вошла в сени, а потом в душную прихожую. Запахи неприбранного, заброшенного жилья, пыли, множества старых книг и почему-то дыма нахлынули на нее со всех сторон, и в один миг, еще ничего не увидев и не услышав, кроме темноты и тишины, девушка поняла, что для такой тишины подходит единственное слово на свете — мертвая.

Этот запах холодного дыма всегда был знаком несчастья. Здесь что-то случилось, Аглая знала точно. Случилось что-то очень плохое!