Бабодурское

Хочется быть как все. Правда хочется. Ритуал (любой) очень хорош, потому что спасителен. И не просто так.

— 7 —

— Ах, — говорит, — я бы ее в театр на премьеру или на выставку бы современной живописи… Но робею.

— Я б ее, — говорит, — на Мальту или в Амстердам бы. Мы бы там бы гуляли под большим зонтом, держась за руки. Мы бы… мы… Но робею.

— Я б ее бы в хороший модный ресторан. И там дальше напоить шампанским, укутать в шубу и катать на тройках всю ночь… Но робею.

— Я б ее на крышу самую высокую в мире. И там чтобы телескоп и такой, знаешь, столик на двоих. И струнный квартет… Но робею.

А я слушаю и думаю. Не, брат. Не робеешь. Пиздишь!

— 8 —

Еще одно гендерно-ориентированное воспоминание. Пошли как-то с одним приятным джентльменом встречать рассвет на побережье Средиземного морюшка.

Он сам предложил. Мол, не желаете ли, синьора, и все такое…

Я была не против. Тем более, что он так внушительно помахал… бутылочкой просекки, господа! А не тем, чем вы подумали.

Да что там! Я была очень даже за.

Ну и что мы получили в результате.

1. Он не сумел открыть бутылку. Пришлось открывать самой.

2. Он не озаботился бокалами. Пришлось вкушать гедонизм из горла, по-пролетарски.

3. Ни сыра тебе, ни конфеточки…

4. ТЕПЛОЕ! Он взял теплую просекку!!!

Надо ли говорить, что ничего у нас не сложилось ни на берегу морюшка, ни потом.

Как можно доверять свои чувства тому, кто не умеет открывать шампанское?

— 9 —

Хочешь честно провести день без гендерных набросов.

Потом читаешь вдруг: «Настоящий мужик никогда не унизится до женского аватара или никнейма», потом думаешь, это какая ж должна быть у чувака уязвленная «маскулинность», что картинка няшного котика или розовенькой фиалки может ее обрушить в прах…

Бедолаги.

Просто бедолаги.

Что сделал с вами этот негодник-патриархат, что вы даже женским ником (какой-нибудь Матой Хари) назваться не можете из опасения, что другие такие же бедолаги вас загнобят.

Самодостаточность напрямую зависит от размера члена.

Тааак. Пойду чаю попью, пожалуй.

— 10 — Самый первый турэцкий запыска

Через неделю мне будет опять много лет. Ну, я так думаю. А я — стрекоза. Здоровущая такая, щекастая и попастая стрекозища. Это ничего, что «пропела, пропрыгала»… Это ничего, что крылушки радужные уже дребезжат — не то радикулит, не то системный сбой. «Бдззззррррббббрррынзззззаа», — вот так дребезжат. Но полетала я неплохо. Вверх-вниз, с цветка на кусток, с кустка на кучку… Хотя кучка, это, вроде как, мушиная вотчина. Дребезжат, топорщатся крылышки. Долго ли еще летать? А и черт бы с ним! Сколько надо, столько и будем! Благо дело, копошится дома серьезный муравей, ждет лупоглазую бестолочь. Везучая я стрекозища (тьфу-тьфу-тьфу прям на ангела, что на левом плече сидит да похрапывает). Да я ведь не о том. Тут пару раз натыкалась на «путешественные» заметки, жизнеописи и зарисовочки о былом. Ну, а в тридцать пять всякой стрекозе есть что вспомнить. Так не пора-ли? Бдддззззз. Народ мой френдофрендный, занятие это малоинтересное — чужие мэмуары вычитывать, в несвежем бельеце копаться. Но тут такое дело: для себя ж пишу! И мне это ох как нужно! Почему? Зачем? Может, поймете позже… Может, нет…

Пишу. Обрывочно-кусочно по-стрекозявому. Нет! Про то, «как», «с кем», «зачем» — не буду! А буду очень коротенько о том, как слетала однажды в славный город Константинополь. Слетала ненадолго, на шесть лет:) Долго думалось, высиживалось, окукливалось. Вылупилось наконец. Пусть останется. Глядишь, соберу потом бусинки-горошинки, нанижу на леску, и сложится эдакий «турецкий гамбит» от Брынзы.

Ну и собственно: предисловие.

Почему так получилось? Какие такие флюиды флюидировали в моей голове (пятьдесят девять см в окружности) — не ведаю до сих пор. Видимо, снесло какой-то важный ограничитель оборотов, и зашкалило меня наискось по всей приборной доске. Мама плакала, папа нервно теребил совковый галстук, когда я пришла домой вместе со своим будущим супругом.

Я так и сказала: «Мама, папа, познакомьтесь — мой будущий супруг. Зовут его… Впрочем, кому какое дело, как его зовут… Светлые кудри, забранные в аккуратный хвостик, ореховая радужка, худенькие плечи и рюкзачок за спиной. Нерусское, нехристианское, некрасивое имя и бегающий взгляд. Мама охнула, папа сдержался.

Через два месяца устроили праздник — помолвку. Гости качали головами, шалели от золотой перевязи размером с «цепь на дубе том» на моей шее и шептались, что, мол нефигасе… Папа хорошенько поддал и рассекал по квартире, раскатисто жужжа: «Отдадут тебя замужжжжж… в деревню большую…» Этнический албанец (арнаут), турецкоподданный, безумно (они всегда это делают безумно) влюбленный, он сжимал мою ладонь и шептал что-то на языке покойного папаши — великого комбинатора. Праздник-помолвка удался. Гости разошлись пьяные, довольные, набитые до самой крышки впечатлениями и подарочными наборами «охренеть какая сплетня».