Бабодурское

Она глаза вытаращила, кааак скакнет с пола на плиту… И смотрит там что-то. И потом с плиты шарахнулась и каак прыгнет через «пропасть» на стол.

— Агааа. Агата… Врешь ты все! Старая лгунья!

Тут же сделала лицо такое, что прям вот-вот и преставится…

— 10 —

Паника прошла, сижу работаю.

Кошки — одна на тумбе у воды. Другая у плиты сидит. Дремлют обе.

Ну и там порыв ветра. Со скрипом верандная дверь приоткрывается. Не, ну реально чуть-чуть скрипит.

Но с какого-то хуя Брускетта решает, что это АЦКЕ КОШАЧИЙ ДЕМОН пришел за ней с улицы…

Или еще что ей видится в полусне.

Она от ужаса взмывает под потолок. С плиты.

Орет: «ААААБЛЯЯЯДЕМОНЫ». И сигает куда-то вбок.

Переворачивает кастрюлю.

Та падает и за собой тащит еще две кастрюли.

Грохот жуткий.

Агата кричит: «ААААА» от ужаса и тоже взмывает. И переворачивает на себя миску с водой. От этого еще больше кричит, и в ужасе.

Все мы в воде. Вода попадает на Брускетту, которая уже приземлилась на пол. Брускетта кричит: «АААА ДЕМОНЫ». Шарахается в сторону, сбивает стоящий у плиты сохнущий противень. Тот падает и гремит.

«АААААААДЕМОНЫ», — орут они обе. Потому что противень — это громко.

Одна по мне бежит прочь. Другая просто бежит прочь. По пути забегая на меня.

Где-то тут полная большая миска с сушкой…

«ААААДЕМОНЫ!»

Сушка разлетается по дому везде и месяца на два минимум.

На пути миски, банки пустые, стеклянные, из-под варенья, чтоб отдать матушке…

«ААААДЕМОНЫ!!!»

Банки летят, ударяются о косяки и о ножки стола. Металлические ножки…

* * *

В общем, непростой день. Ща пойду смою с себя кровь и соскребу кошачью еду. И посплю, пожалуй.

— 11 —

И вот ты, вся печальная и нервная, думаешь — нужно ванну. Срочно нужно теплую, добрую, с какими-нибудь ароматизаторами, и маслица иланг-илангового капнуть, и пеночки по-старинке чуть-чуть взбить — ванну.

Предвкушаешь.

Долго-долго. Потом долго, со вкусом, с расстановкой все это формируешь… И даже думаешь, не взять ли с собой бокальчик… Но берешь просто чашечку кофе, и вся такая томная, уже почти спокойная, довольная, погружаешься в эту ласковую, утешающую, благоуханную… Как субмарина, которая взяла наконец-то курс домой.

И прикрываешь в неге глаза, и наносишь на лицо крем, а на голову какую-нибудь маску. И ты не как прапорщик в отставке, а как девочка, как фея, как принцесса, и внутри тебя распускается музыка…

Ты вдыхаешь божественный аромат…

Ты слушаешь тишину…

* * *

И тут, блядь, приходит Брускетон, залазит, блядь, в лоток, который стоит недалеко от ванны, и туда с удовольствием и шумно срет.

И шумно и весело потом закапывает насранное минут пять, но это уже неважно, потому что все пошло прахом.

Все! Потому что где тот иланг-иланг и наслажденье, а где Брускетон после плотного завтрака.

— 12 —

Три соседских кота пришли к нам на крыльцо и требуют запустить их внутрь!!! Весна у них. А у нас женщины!

— Женщины, — говорю я, — там клиенты у входа! Что им сказать?

— Ах! — рдеет юная Брускетта и ныкается под диван.

— Глупо пошутила, щаз! — Агата смотрит на меня с высокомерным недоумением старой девы и… идет к окошку смотреть на кавалеров. Мало ли…

Потом оборачивается на меня через плечо.

— Это вот это, что ли? Ты с ума сошла. Где мы, а где эта гопота щербинская.

— Ну прости, — говорю, — других котов у меня для вас нет.

— Пфуй! Дура! — Уходит.

Коты сидят.

— 13 —

Пытаюсь быстро и жёстко худеть себя, мужа и Агату.

Бодипозитив, конечно, рулит, но купальник я себе купила закрытый, а к нему с пяток разных парео, чтоб прикрывать целлюлит.

Так нельзя.

И я честно скажу, что мне сейчас все равно, как я выгляжу, но мне не все равно, что люди будут видеть, что я выгляжу не соответствующе статусу, и все такое… Ну кароч, надо поподтянутее быть, а не как едок картошки на пикнике с картошкой.

То есть чистый такой логический у меня к этому делу подход.

Питону достается заодно. Хотя и по здоровьюшку ему не мешало бы скинуть двадцаточку.

А Агате достается больше всех, потому что она так разжирела, что ходить не желает и предпочитает ездить на мне.

У Агаты, короче, диета жесткая. Самая жесткая. Суровейшая.

Потому что она кошка, и не может сама насыпать себе еду в миску. Зависимая она… В ситуации абьюза живет бедолага.

* * *

Ну и что мы имеем в результате?

В результате Питон честно не жрет. Я жру, но пытаюсь нажранное скачать всякими приседами и планками.

А Агата (которая в абьюзе вся) орет, писается на подушку, стучит в меня головой, материт меня по-всякому и периодически ложится к миске (пустой) мордой и обнимает ее руками, как Чудовище обнимало цветочек аленький.

И не надо думать, что я ее впроголодь держу. Я просто выдаю ей пищу по расписанию, а не как она хочет — ВСЕГДА.

В общем, сердце материнское ж — не камень. И если ссанье, матюки и избиения я могу вытерпеть, то эту скорбь — никак.

И понятное дело, она прочухала. И теперь как только хочет жрать и понимает, что миска пустая, ложится и принимается драматично иссякать…

Вот прямо сейчас иссякает, хотя с час назад нормально позавтракала.

* * *

И я теперь отлично понимаю родителей пухлых и толстых детей. Это ж невозможно совершенно. Это ж выматывает душу.