Бабский мотив

— А, это тоже есть на кассете. В двух словах так: Борковский — дурень мирового класса, и с самого начала Млыняк знала, что это плохо кончится. Ему, фанфарону глупому, Вместо жены нужна обожающая его кухарка, а не работающая интеллигентная женщина. Млыняк считает, что с травлей Борковской ее бракоразводная история ничего общего не имеет.

И так уверенно это заявила, что сразу стало ясно: врет и не краснеет.

— Пока нам не отдали блокнот, давай послушаем кассету, — распорядился Бежан.

Кассета оказалась форменной золотой жилой и замечательным источником выводов, которые, понятное дело, требовалось проверить, но собранного материала оказалось столько, что в конце безнадежного туннеля следователи увидели слабый лучик света.

— Обе врут как по нотам, — прокомментировал Гурский. — В этом что-то есть, потому что зачем им врать? Не хочу настаивать на определенной версии, но причастность Борковской к убийству просто очевидна.

— Вот именно что слишком очевидна, — задумчиво возразил Бежан. — Такое впечатление, что обвинение Борковской в убийстве логический конец всей предыдущей травли. Не удалось расправиться с ней обычными сплетнями, так решили покончить таким образом. Кто ее так ненавидит, черт побери?!

— И что эти бабы не хотят говорить правду? Выгораживают кого-то?

— Разве что наемного убийцу?

Отксерокопированный блокнот наконец-то вернулся на стол Бежана. Компот там был страшный: одни фамилии зачеркнуты, другие помечены крестиком (должно быть, эти люди уже перекочевали в лучший мир), а остальные записи представляли мешанину личных и служебных знакомств, услуг всякого толка, начиная от косметички и гостиниц и кончая криминалистической лабораторией полиции. Часть этих людей Бежан лично знал: прокуратура, полиция, его собственный бывший начальник, который уже давно на пенсии, несколько фамилий, хорошо знакомых по телепередачам и публикациям в журналах, многочисленные представители преступной среды, а также внушительное количество свидетелей по уже закрытым делам. В общем и целом — четыреста тридцать восемь человек.

Бежан бросил взгляд на часы.

— Возьми второй телефон, — приказал он, — пока рабочий день не кончился, давай звонить по учреждениям. Прокуратура и пресса.

Может, кто-нибудь расскажет что новенькое…

***

Агата примчалась ко мне в полной панике.

— Я сделала вид, что померла, и на Старом Мясте за меня водит экскурсии та дура Дануся, — дрожащим голосом сообщила подруга с порога. — Она скомпрометирует страну, профессию и историю, на иностранных языках говорит как тяжелобольная корова с заячьей губой. Ладно, черт с ним, туризмом, у меня только что был мент! Слушай, я, похоже, натворила глупостей!

Если учесть, что я была о себе того же мнения, вести Агаты я восприняла достаточно спокойно.

— Садись, я тебе чего-нибудь дам выпить.

Коньяка хочешь?

— Все равно что, хоть медный купорос!

Я говорила все так, как мы условились, то есть не помню и не знаю, но, кажется, из этого вышло нечто непотребное. А он записывал на диктофон!

— Следователи всегда записывают. Я тоже так делала. С твоего согласия, естественно?

Агата рухнула в кресло у столика и жадно уставилась на бутылку с коньяком. Я поскорее вынула рюмки.

— С согласия. Я согласилась, потому что подумала, что отказ вызовет подозрения.

— Ты могла разнервничаться и начать заикаться, а потом извиниться, что при записи себя неловко чувствуешь, что ты не привыкла и так далее.

— Мне в голову не пришло врать с самого начала. Я предпочла симулировать нервное расстройство. Покойницы я не знаю, это чистая правда. Насчет травли — настаивала, что это какой-нибудь твой бывший клиент из-за решетки, дескать, тебе мстили. Но этот тип такой хитрый…

Вообще-то говоря, он вполне симпатичный и производит хорошее впечатление. Будь я на десяток лет помоложе, я бы даже в него влюбилась. Но он так хитро расспрашивал, как бы между прочим, и в конце концов у меня вырвалось самое худшее!

Агата утешилась глотком коньяка, а я вся помертвела.

— И что ты считаешь самым худшим?

— Юречка, холера! Конечно, его фамилии я не помню, но я случайно ляпнула, что это приятель моего брата. Это я должна была вспомнить, потому что ежу понятно, что менты и до Казика доберутся. А так, может, его в покое оставят?

— Не строй иллюзий. Если они не изловят самого Юречка, то Казика прижмут, это гарантировано, как в банке.

— Зараза, — с безграничным отчаянием прошептала Агата. — Позвонить, что ли, Казику, чтобы он куда-нибудь уехал?

— А это ничего не даст. Менты найдут Юречка часа на два позже, только и всего. Я эти фокусы знаю. И что дальше? Ты проговорилась только про Юречка?

Вторую рюмку Агата попивала уже спокойно и задумчиво.

— Знаешь, я меньше помню этот страшный допрос, чем всю нашу историю. Надо подумать.

Ощущение полной катастрофы, но не понимаю почему. Может быть, из-за Стефана?

— А что Стефан? — Я даже зубами заскрипела.