Бабуин мадам Блаватской

Однако, скорее всего, именно отстраненность Кришнамурти была причиной многих недоразумений. Не только Раджагопал и Розалинда чувствовали, что их использовали и покинули. Им казалось, что Кришнамурти не то, чтобы пренебрег ими, а хотел сохранить дружбу, но на своих условиях. При этом он проповедовал теорию невовлеченности в течение многих лет: уехав из Калифорнии, он осуществил ее на практике, доказав в придачу правомерность своего утверждения, что немногие понимают ее истинное значение. Можно сравнить предполагаемое предательство Кришнамурти с агрессивной грубостью Гурджиева и посмотреть на них как на способы спасения от порабощения со стороны богатых знакомых; те, кому оказывают покровительство, часто воспринимаются как ставленники покровителей.

Но этот аргумент никак не годится для личных отношений, и все-таки существует явное противоречие между предполагаемой связью Кришнамурти с Розалиндой и общественным мнением о его целомудрии, которое он молчаливо поддерживал. Физическая любовь не обязательно отрицает духовность или даже святость, хотя надо заметить, что их неизбежно отрицают предательство, сопровождающее незаконную связь, и лицемерие. Но и здесь невозможно что-то утверждать, не имея нужных оснований. Те, кто почитал Гурджиева, например, не считали его намеренную грубость и мистификации недостатками в обыденном смысле слова, а воспринимали их как черты характера, слишком широкого, чтобы быть адекватно отраженными в обычных понятиях. Гуру – это природная сила, говорили они: подобно вулкану или айсбергу, он может случайно причинить вред, выполняя свое предназначение, но кто будет бранить их за это?

Такие суждения по определению не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты. Если гуру – природная сила, то, возможно, лучше держаться от него подальше. На более обыденном уровне здесь важны, во-первых, вопрос доверия Кришнамурти своим последователям, во-вторых, его поведение с друзьями и, в– третьих, его руководящая роль в учении. Принимая во внимание заявление Кришнамурти о личной ответственности перед собой, уделение особого внимания честности и отождествление общественной роли со своей личностью, невозможно обойти эти три вопроса. Можно только сказать, что Кришнамурти сам провозглашал моральные ценности, по которым можно судить о его поведении. Если Радха Раджагопал права, он оказывается виновным по всем трем пунктам.

В октябре 1947 г. Кришнамурти впервые почти за десять лет посетил Индию, заехав по дороге к леди Эмили в Лондон. Его визит случайно совпал с предоставлением независимости Индии, которое заставило подданных империи выбирать между Британией и преданностью их стране. Кришнамурти выбрал Индию, и выбор этот был для него судьбоносным. Хотя он большую часть времени проводил в Европе и Америке (не говоря об остальном мире), теперь его ориентация в основном стала индийской, если не антизападной. Он вернулся к своим корням.

В стране он оставался восемнадцать месяцев, заведя новых друзей, включая Нандини Мета и ее сестру, Пупул Джаякар, близкую подругу семьи Неру[406]. Вскоре Кришнамурти стал зависеть от прекрасной Нандини, которая помогала ему справляться с приступами "процесса", что привело ее к подаче прошения о разводе с мужем. Это событие в 1950 г. явилось истинным подарком для прессы, у которой, естественно, возникли догадки о причастности к этому делу Кришнамурти. Судья, ведший дело о разводе, не сомневался в том, что правда, а что нет. Хотя он и не принял догадок мистера Меты о том, что Кришнамурти якобы преследовал Нандини, но согласился, что анархическое учение побудило его жену восстать против мужа, и он отклонил просьбу миссис Мета о разводе, несмотря на ее заявления о психической и физической грубости ее супруга[407].

С каким бы равнодушием поначалу ни относился Кришнамурти к школе Хэппи-Вэлли, он проявлял интерес к своим индийским школам в Раджгхате и РишиВэлли, где его племянник со временем стал директором. Хотя эти учреждения основывались на его собственных принципах ненасилия, свободного развития, отсутствии механической зубрежки и терпимости к другим точкам зрения, к тому времени эти принципы уже не были чем-то особенным и представляли собой лишь одну из форм прогрессивных педагогических идей, доминировавших в послевоенный период вплоть до 1980-х годов. Но Риши и Раджгарт были не только школами. Они были также и общинами, медицинскими центрами, фермами, а в Раджгхате еще и сельскохозяйственным институтом и женским колледжем. Школы были призваны научить учеников думать самим. Кришнамурти настаивал, что образование и не имеет других целей, хотя традиционные дисциплины были в некоторой степени обязательными[408].