Бабуин мадам Блаватской

Возобновились выступления перед огромными аудиториями по всему миру. К 1982 г. Кришнамурти мог обратиться к аудитории в три тысячи человеку одновременно, собравшимся в Карнеги– Холл, в Нью-Йорке. Регулярные собрания проходили в Европе, по образцу лагеря Ордена Звезды. Хотя он теперь не мог посетить Оммен, после того как во время Второй мировой войны его использовали в качестве концлагеря, в 1961 г. был основан трест для финансирования съездов в Саанене, Швейцария. Он также проводил больше времени с известными политиками и финансистами, регулярно совещаясь с Джавахарлалом Неру и его дочерью, Индирой Ганди, которая в 1966 г. унаследовала от своего отца пост премьер-министра Индии. Предприятия Кришнамурти получали щедрую поддержку со стороны магнатов: Джеральд Блитц, основатель Средиземноморского Клуба, был некоторое время его советником. В послевоенный период находящиеся в обращении суммы денег увеличились невероятно – идеалисты, получавшие прибыль от послевоенного подъема промышленности, стремились делать пожертвования в разнообразные фонды. Без доступа к отчетам трудно говорить о точном размере, но пожертвования в KWINC достигали миллионов – возможно, даже десятков миллионов – долларов. Трудно сказать, почему так произошло. Многие духовные лидеры получали щедрую помощь – хотя и не в таком размере и не так регулярно, ибо поток денег практически не иссякал, начиная с первого появления Кришнамурти на общественной сцене перед Первой мировой войной и до его смерти в 1986 г. Возможно, постоянное знакомство с богатыми людьми породило особую благоприятную ауру, которая, подобно магниту, притягивала еще более щедрые пожертвования: он был немного не от мира сего, но в то же время достаточно искушенным и утонченным.

Кроме того, он никогда не задавал неудобных вопросов об источнике денег или обращении с ними, проявляя полное безразличие в этом отношении. Но он продолжал открывать дорогостоящие строительные проекты, школы и лагеря Кришнамурти, и хотя фактически у него был небольшой личный доход, он вел образ жизни богатого человека. Его критики – в том числе и бывшие близкие друзья, такие как Эмилия Летьенс, – высказывали беспокойство по поводу того, что он может привыкнуть к роскошной жизни и – что хуже – что она отдаляет его от всех остальных людей, кроме самых богатых и знаменитых.

Сам Кришнамурти говорил, что подобная роскошь случайна, что он может обойтись и без нее, что большую часть жизни он жил как все, и что только те, кто не может отличить внешние проявления от внутренней реальности, могут прийти к выводу, будто он наслаждается богатством как таковым. Жить среди богатых, доказывал он, еще не значит быть богатым. В вопросе собственности главное не ее наличие или отсутствие. Потребляя мало пищи, уделяя всего лишь несколько часов сну, много медитируя и преподавая на протяжении всего дня, он вел жизнь придворного аскета, не обращающего внимания на окружение, – во всяком случае, он так заявлял. Закат или восход солнца был для него более важен, чем прекрасная гостиная. Циник может заметить, что и закат солнца – это такая изощренная роскошь. Но Кришнамурти настаивал, подобно Гурджиеву, что нужно жить как придется, продолжая держаться в стороне: умерщвление плоти может стать такой же вредной привычкой, как и ее ублажение.

Трудно поверить, что роскошь никак не повлияла на Кришнамурти. Конечно, он испытывал какое-то удовольствие от того, чем был, принимая как должное внимание последователей, предоставляющих ему дома, автомобили и возможность роскошного отдыха. В то же время он питал пристрастие к определенным привычкам. Когда попечители в Саанене купили ему огромный "мерседес", он мыл и чистил его всякий раз, как возвращался из поездки, какой бы короткой она ни была. Верный воспитанию Бейли-Уивера, он одевался у Хантсмана на Сэвиль-роу, где можно было бесконечно примерять костюмы, и его стриг парикмахер с Бонд-стрит. Но он также любил заниматься домашними делами, как и в Арья-Вихара. В Малибу, где он жил со своей подругой Мэри Зимбалист[403], а после в новом доме, который она купила для него в Охайе, его можно было застать за чисткой чайника, мытьем посуды или поливкой сада.

Но если внешние обстоятельства его жизни оставались неизменными, хотя и были обставлены большей роскошью, в частной жизни у него были большие перемены. Треугольник с Розалиндой и Раджагопалом распадался под аккомпанемент взаимных обвинений; он обнаружил, что его все больше влечет к Индии и что он даже может вновь приблизиться к теософии; важнее всего то, что у него появилась другая точка зрения по поводу судьбы его дела после его смерти.