Стены княгининого кабинета обиты светло-зелеными с золотом шпалерами[57]; такого же цвета портьеры[58] на дверях и на единственном окне, величиною с дверь. По стенам развешаны портреты в больших и маленьких рамках. Против окна — камин из серого мрамора с черными и белыми прожилками, на нем две японские фарфоровые вазы с прекрасными цветами, наполнявшими благоуханием всю комнату. По обеим сторонам камина — резные полочки из дорогого дерева, на них разложены всевозможные произведения искусства, драгоценности, красивые раковины, кораллы, камни… Все это — память о путешествиях или подарки знатных особ. В одном углу, у окна, стояла статуя Аполлона из каррарского мрамора[59], в другом — простой, но изящный письменный столик. У столика, в кресле, обтянутом темно-зеленым бархатом, сидела княгиня в белом пеньюаре[60]. Она как раз отложила перо, когда вошла бабушка с внучатами.
— Хвала Иисусу! — сказала бабушка, почтительно кланяясь.
— Во веки веков!… Приветствую тебя, матушка, и твоих внучаток, — ответила княгиня.
Дети сначала оробели, но бабушка подморгнула им, они быстро подошли к княгине и поцеловали ей руку; княгиня дотронулась губами до их лобиков и, указав глазами на бархатное, с золотой бахромой кресло, пригласила бабушку сесть.
— Благодарю, ваша милость, я не устала, — застеснялась бабушка, а все оттого, что боялась упасть с необычного сидения или поломать его. Но княгиня настойчиво повторила: «Садись же, садись, матушка».
Старушка, расстелив белый платок, осторожненько села, приговаривая: «Пусть вашей милости всегда спится спокойно…»
Дети стояли как вкопанные, только глаза их перебегали с одного предмета на другой; княгиня это заметила и с улыбкой спросила:
— Нравится вам здесь?
— Да! — отвечали они в один голос.
— Еще бы им не нравилось! Такое им раздолье! Небось и не ушли бы отсюда, — заметила бабушка.
— Хотелось бы тебе здесь поселиться? — обратилась княгиня к бабушке.
— Что и говорить, хорошо у вас, словно на небесах, только жить тут я бы не стала! — И бабушка отрицательно покачала головой.
— Отчего же? — спросила княгиня с удивлением.
— А что бы я здесь стала делать? Хозяйства у вас настоящего нет, перья обдирать или прясть — негде. Чем же занять свои руки?
— А разве не хочется тебе пожить без забот и отдохнуть на старости лет?
— Ну, рано или поздно, отдохнуть придется…Взойдет и зайдет над моей головой солнышко, а я буду себе лежать-полеживать… А пока, благодарение Богу, жива и здорова, нужно работать. Одни лентяи даром хлеб едят. А без заботы ни один человек не проживет: одного гнетет одно, другого — другое, всякий несет свой крест, да не всякому он по плечу, — промолвила бабушка.
Вдруг чья-то белая рука раздвинула тяжелую портьеру, и между ее складками появилось свеженькое, обрамленное светло-каштановыми кудрями личико молоденькой девушки.
— Я могу войти? — спросила она нежным голосом.
— Входи, входи, Гортензия, ты найдешь тут приятное общество, — отвечала княгиня.
В кабинет вошла графиня Гортензия, как говорили, воспитанница княгини. Ее стройная, еще не вполне сформировавшаяся фигура была обтянута простеньким белым платьем; в руке, на которой висела соломенная шляпа, она держала букет роз.
— Ах, какие прелестные дети! — воскликнула девушка. — Это, верно, Прошковы, те, что прислали мне с тобой такие вкусные ягоды!
Княгиня кивнула. Девушка наклонилась, дала детям по розе, не забыв бабушку и княгиню, и один цветок заткнула себе за пояс.
— Такой же свежий бутончик, как вы сами, милая барышня, — сказала старушка, понюхав розу. — Да сохранит вам ее Господь, ваша милость, — добавила она, обратившись к княгине.
— Это и мое самое горячее желание, — ответила княгиня, поцеловав в лоб свою любимую воспитанницу.
— Можно мне ненадолго увести ребятишек? — спросила Гортензия, обращаясь к княгине и бабушке; княгиня разрешила, а бабушка высказала опасение, как бы дети не были барышне в тягость; мальчики такие непоседы, в особенности Ян. Но Гортензия с улыбкой протянула детям обе руки.
— Хотите идти со мной? — спросила она.
— Хотим, хотим, — обрадованно закричали ребятишки, схватив ее за руки. Поклонившись княгине и бабушке, девушка исчезла в дверях вместе с детьми. Взяв со стола серебряный колокольчик, княгиня позвонила; в ту же минуту на пороге появился Леопольд. Княгиня велела ему распорядиться, чтобы в салоне приготовили завтрак, и передала пачку бумаг для отправки по назначению. Леопольд поклонился и вышел.
Пока княгиня отдавала приказания камердинеру, бабушка рассматривала портреты, висевшие на передней стене кабинета.