Бабушка

— Не в бою, но все-таки от ядра. Когда вспыхнула революция в Польше[66], то прусский король и русский император двинулись туда; наш полк тоже двинулся туда. Я пошла тоже и с детьми; тогда у меня их было двое, а третий родился уже в поле. Это была Иоганка, которая теперь в Вене; она и храбрая-то верно потому, что с самого рождения должна была ко всему привыкать, как солдат. Сраженье было несчастное: после первой же стычки Иржика принесли на носилках ко мне в лагерь. Пушечное ядро оторвало ему ногу. Сделали перевязку. Я за ним ходила сколько было сил. Когда он немножко поправился, его отправили назад в Нису. Я радовалась, надеясь, что он выздоровеет, что изуродованного его не станут держать, и мы будем тогда в состоянии вернуться в Чехию. Но надежда обманула меня. Вдруг Иржик стал хиреть и ни совет, ни лекарства не помогали: должен был умереть. Последний грош отдавала я за лекарства, и ничто не помогло. Я думала тогда, что сойду с ума, что сердце у меня разорвется от печали, но человек много может вынести, сударыня. Остались у меня три сиротки, денег ни талера; осталось только несколько тряпок. В том самом полку, где служил Иржик, был фельдфебелем[67] некто Леготский; он был лучшим другом моего мужа. Он то и принял во мне участие и достал мне станок со всеми принадлежностями, когда я ему сказала, что хочу работать одеяла. Да вознаградит его Бог за это! Пригодилось мне то, чему я научилась у покойницы свекрови. Товар мой хорошо расходился, и вскоре я заплатила долг Леготскому, да притом могла хорошо прокормить себя и детей. Я должна сказать, что в том городе были хорошие люди, но я все-таки очень скучала: с тех пор как не стало Иржика, я чувствовала какую-то пустоту и одиночество, словно груша в поле. Мне казалось, что дома мне было бы лучше, чем на чужой стороне, и я сказала об этом Леготскому. Но он меня отговаривал и уверял, что я получу какую-нибудь пенсию и что король позаботится о моих детях. Я благодарила за все, но осталась при своем мнении, воротиться лучше домой. Немало затруднял меня немецкий язык. Пока мы стояли в Кладске, так все было хорошо: там я была как дома, потому что там говорилось больше по-чешски, чем по-немецки, но в Нисе уже преобладал немецкий язык, а я никак не могла ему научиться. Только что я немножко устроилась, сделалось наводнение. Вода злая стихия: как разбурлится, так человек и на коне от нее не ускачет. Все это сделалось так скоро, что иные едва спасли свою жизнь. Я наскоро собрала все, что было получше, перекинула узелок на спину, взяла маленького ребенка на руки, старших двух за руки и побежала с ними в воде по щиколку. Леготский пришел к нам на помощь и вывел нас на более возвышенную местность, где нас приютили добрые люди.

Тотчас разнеслось по городу, что я лишилась почти всего, и добрые люди явились тотчас ко мне на помощь; да и генерал велел меня позвать и сказал мне, что я буду получать от щедрот короля ежегодно несколько талеров и постоянную работу, что мальчика отдадут в военное училище, а девочек можно поместить в женское заведение. Но это меня нисколько не обрадовало; я просила, чтобы мне лучше дали сколько-нибудь денег, если уж хотят оказать мне милость, что я бы тогда пошла домой в Чехию. Детей уже я от себя не отдам, хочу воспитать их в своей вере и при родном языке. Этого мне не хотели позволить и говорили, что если я тут не останусь, то не получу ничего. «Ничего, так ничего, ведь Бог не допустит меня умереть с голоду!» — подумала я и поблагодарила за все короля.

— Но я думаю, что там твои дети были бы лучше обеспечены, — заметила княгиня.

— Очень может быть, княгиня, но они бы отвыкли от меня. Кто бы их научил там любить свою родину и свой родной язык? Никто. Говорили бы чужим языком, научились бы чужим обычаям и тогда окончательно забыли бы о своем происхождении. Как бы я стала за это отвечать пред Господом Богом? Нет, нет! Кто произошел от чешской крови, тот должен остаться при чешском языке. Я потребовала отпуск, собрала свои оставшиеся тряпки, взяла детей и покинула город, где я прожила столько горьких и счастливых дней. Хозяйки наложили детям полные подолы печенья, а мне дали на дорогу несколько талеров. Да вознаградит их Бог на их детях за все добро, которое они мне сделали! Бедный Леготский проводил меня за целую милю и нес мою Иоганку. Он был недоволен тем, что я уходила: у нас он был как дома. Мы оба плакали при расставаньи. Пока он был в Нисе, он ходил читать «Отче наш» на могилу Иржика: они любили друг друга как родные братья. Он убит во время Французской войны. Дай Бог ему царство небесное!

— Как же ты добралась с детьми до Чехии? — спросила княгиня.