Бабушка

– Видишь эту старушку: эта молодая за её внуком… Теперь два капитала их соединились, – всего миллионов шестьдесят.

Актёр потерял на мгновение своё величие и даже пригнулся к Сапожкову:

– Не может быть?! Что ж они делают с деньгами?

– Ты думаешь, – глаза им протирают?

– Ты за правило, любезный, раз на всегда возьми себе: думать только за себя. Я спрашиваю тебя: что они с деньгами делают?

– Что делают? Они сами по себе, а деньги сами по себе. Деньги работают. Фабрики, заводы, имения, лесное дело: оборот большой, денег много надо.

– М-да, это значит, не наличными?

– И наличными несколько миллионов найдётся.

Актёр вздохнул и равнодушно ответил:

– И это недурно.

– Ты бы их живо пристроил?

– М-да… в сторожа к своим деньгам во всяком случае не нанялся бы…

– Ха-ха-ха… Актёр, так актёр и есть: сразу такое слово скажет, что как бритвой… Чик – и нет бороды, чик ещё – и усов нет, третий чик – и миллионы туда же.

И Сапожков заливался весёлым смехом.

Актёр смотрел на него снисходительно, смеялся мелким «хе-хе-хе» и говорил:

– Весёлый ты человек, – ей-Богу…

– Нет, нет, ты смотри, как бабушка тебя меряет: я к ней побежал.

Он с эффектом опустился в кресло около бабушки, ушёл совсем в кресло и даже ногу за ногу заложил.

Федя с женой сидели поодаль. Федя робко, с слегка открытым ртом почтительно следил за товарищем и старался угадать, о чём он говорит с бабушкой.

– Что за человек будет? – спрашивала бабушка Сапожкова, указывая на актёра.

– Столичных театров артист, Анфиса Сидоровна, и талант! Цветами его засыпали. Сколько подарков…

– Ну, это там его дело. Он, что ж, по облику ровно не русский: тёмный с лица?

– А не знаю я… Да можно самого его спросить… Эй, Александр Николаевич, пожалуйста, – а на движение бабушки Сапожков успокоительно ответил кивком головы и шёпотом прибавил: – мы с ним дружки, на «ты».

В это время подошёл Александр Николаевич Сильвин.

– Вот, позволь тебе представить… это – бабушка моего товарища; Анфиса Сидоровна интересуется, откуда ты родом.

– Вам угодно знать мою родословную?

В это время вышла миловидная актриса Марья Павловна Львова, и Сапожков, бросив скороговоркой Сильвину: «садись на моё место», побежал к ней.

Сильвин, сев в кресло, как актёры сидят на сцене, когда изображают воспитанных из общества людей, говорил бабушке:

– Э-э… изволите ли видеть, моя фамилия, сударыня, собственно: Сильва… Э-э, – он выдвинул нижнюю губу, – я происхожу из венецианской семьи маркизов Сильва… Вы изволили быть в Венеции?

Бабушка сдвинула брови:

– Это где же?

– Это далеко отсюда, не в русской земле… Может быть, изволили слышать: венецианские кружева?

– Одним ухом слыхала.

– Ну, вот… кроме кружев, там есть Дворец Дожей, в нём портреты всех дожей… Вот один из моих предков и висит там…

– Его за что же это?

– Э-э… он вёл очень удачную войну… с маврами…

– В этом городе какой же народ живёт?

– Итальянцы.

– Вы из них и будете?

– Собственно, мать моя из старинного русского рода… Э-э… И ростом с меня… сейчас жива, бабушка ещё жива… я, конечно, уже русский. Крестил меня русский пои. Ну, сам я хоть в церковь и не хожу, но всё-таки православный.

– Что ж? В той стороне всё такой же, как вы, народ?

– То есть как?

– Такой же крупный?

– Э-э, как вам сказать… Тут, знаете, много значит разная порода. Такие дети всегда будут и здоровее, и крепче.

Бабушка вспомнила о своих коровах, выписанных из Англии, об отличном приплоде от них, который продавала по сто рублей за трёхмесячного телёнка, и сказала:

– Это ты верно говоришь… А далеко изволишь ехать?

– В Ростов. Но хочу по Волге прокатиться.

– Вот и мои тоже вниз бегут.

– А… По делу?

– На Илек – к старцам… по детскому делу… не даёт Бог детей.

– Гм… Странно: молодые, красивые люди…

– Вот, поди ты… Не даёт Господь… Не помогут ли старцы.

Александр Николаевич покосился на бабушку, хотел было сказать какую-то пошлость, но только вздохнул и заметил:

– Жалею, что я не старец.

– А что?

– Тоже молился бы, чтоб такой красавице Бог детей дал… Вот зовёт меня Пётр Маркелович к себе в имение. Имение у него хорошее?

– Плохо ли имение: в одном парке заблудиться можно, оранжереи, персики, ананасы свои.

– Хорошо бы и вашим молодым заехать перед богомольем повеселиться.

– Их дело, – сухо ответила бабушка, – если позовёт Пётр Маркелыч, да надумаются они…

Пётр Маркелович ушёл на корму с Марьей Павловной, где их и нашёл Сильвин.

– Вы уж извините, Марья Павловна, если мы вас оставим на минутку, – проговорил Сильвин, отводя Сапожкова в сторону.

– Я уж всё заказал и шампанское велел заморозить, – начал было Сапожков.

– Не в этом дело, – перебил его Сильвин, – я бабушке сказал, что еду к тебе; тут молодые подошли, и, по моему, как-то неловко выйдет, если ты и их не пригласишь.

– Ах, я телятина! Бегу…

– Постой. Видишь: ты тогда спрашивал меня, почему я не могу заехать… Я не хотел было говорить… Дело в том, что у меня в Саратове назначено свидание с одним господином, который должен мне передать две тысячи… Э… э… ты понимаешь: человек он ненадёжный, – сегодня есть у него деньги, а завтра не будет. Не приеду я в назначенный срок, – рискую остаться без денег.