Бабушка, Grand-m`ere, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков

Лето кончалось – семья снова возвращалась в Питер. Вместе с детьми росло и ее благосостояние. Почтовое начальство, зная благонадежность, честность и аккуратность Кирилла Соколова, поручило ему вместо писем и газет разносить денежные переводы, в связи с этим повысило его оклад до пятидесяти рублей. Новая работа считалась доходной и в то же время опасной. На «денежного» почтальона нередко нападали, поэтому Кирилл набивал свою сумку какими-нибудь бумажками и говорил товарищам, что он носит разные извещения и телеграммы. Но была и другая опасность: многие получатели денег на радостях подносили почтальону рюмочку вместо почти узаконенных двугривенных или полтинников. Кирилл, имея наследственное предрасположение к спиртному, от рюмочки не отказывался. Частенько он возвращался навеселе. Детям приносил игрушки и детские книжки: про какую-то обезьяну с розовым букетом, про то, как «Бобик Жучку взял под ручку и пошли они плясать, а Барбосик, старый песик, стал на скрипочке играть» (забавно, что этот немудреный стишок остался в памяти не только моей бабушки Ани, но и Анны Андреевны Ахматовой). И вот однажды накануне Пасхи Кирилл явился домой без сумки и с разбитым лицом. Он лег ничком на кровать и беззвучно зарыдал. Бабушка стала отпаивать его крепким чаем, старалась успокоить. Она не ругала и не упрекала своего Кирюшу. Он рассказал, что в конце тяжелого предпасхального рабочего дня принес деньги знакомому отставному генералу, и тот налил старому солдату целый стакан крепчайшего ямайского рому. Это и сгубило испостившегося усталого почтальона. Сначала отказали ноги, потом сознание. Как он добрался до дому – одному Богу известно. Днем зашли товарищи и сказали, что его пустую сумку принесли в отделение. К счастью, генерал был последним в ряду адресатов, и денег потеряно не было. Кирилл не хотел вставать, считая себя навек опозоренным. С большим трудом и уговорами Анна подняла его все же на ноги, дала умыться, вычистила его форменную одежду и чуть ли не за руку повела к почтовому начальству. Там Кирилл произнес сочиненную Анной покаянную речь: «Ваше превосходительство! Была большая буря, мой корабль налетел на скалы…» Начальство оказалось в высшей степени снисходительным. Кирилла Соколова не уволили, не выкинули из казенной квартиры (это было бы катастрофой), его перевели на прежнюю должность и отправили в отпуск, впервые за все время работы.

А. В. и К. С. Соколовы с детьми, 1910

Первый раз Кирилл вместе со всей семьей приехал в родную деревню и после долгой разлуки встретился с отцом и братом. После отпуска семья снова вернулась в Петербург. Шура оканчивал городское училище, и надо было позаботиться о его будущем. Знакомые советовали определить его в пожарные, полагая, что при своей смелости и находчивости он может стать лихим брандмейстером. Однако для вступления в пожарную команду нужно было сделать большой денежный взнос. Еще больший взнос требовался для вступления в артель, ведавшую перевозкой грузов и обслуживанием пассажиров на вокзалах. Да и не о такой карьере для своего старшего сына мечтали Кирилл и Анна. Ему, высоконькому и стройному, очень пошел бы офицерский мундир… Кирилл с одобрения Анны начал поиски своего бывшего ротного командира Воротникова и выяснил, что теперь он командует 88-м Петровским пехотным полком. Но вспомнит ли он своего старого солдата, отличного стрелка и участника межполковых соревнований по стрельбе? Письмо господину полковнику было послано, был получен ответ в лучших традициях доброго старого времени: «Кирилла Соколов! За Богом молитва, за царем служба не пропадают. Присылай своего сына в полк». Петровский полк квартировал тогда неподалеку от Питера, в Грузино, в старых Аракчеевских казармах.

Перед отъездом в полк Шуре купили хромовые сапожки и сшили прекрасный костюм, похожий на офицерский мундир. В Грузино спрашивали, не из дворян ли он? И Шурка, которому было тогда неполных семнадцать лет, таинственно намекал, что в его жилах течет голубая кровь. Как потом вспоминала его жена Елизавета Ивановна, в то время курсистка, дочь местного спичечного фабриканта, был он тогда всего лишь хорошеньким юным мальчиком, мечтавшим об офицерских погонах. Но с офицерскими погонами ему пришлось подождать, поскольку экзамен он провалил. Шура остался в полку на положении вольноопределяющегося. Наступила весна 1914 года. Снова Анна с детьми поехала к себе в деревню, снова зацвела сирень перед окошками их домика, снова на лесных полянах появились душистые белые цветы ночной фиалки. Кажется, никогда еще в лугах не было так много цветов. А в самую жаркую пору сенокоса ударил гром – война с германцем! Объявили мобилизацию, по дороге к Весьегонску потянулись подводы с новобранцами. В Григоркове варили пиво, на проводах обнимались и пели. В памяти осталось: «Прощайте елочки да сосенки, весь титовский приход! Прощайте девоньки холосеньки: везут на пароход!»