С бабушкой чуть не сделался обморок. Немалого труда стоило камер-лакею успокоить ее. Он помог ей снять верхнее платье и шляпу и затем повел во внутренние покои. Совершенно смущенная старуха следовала за ним как приговоренная к смерти. Подойдя к двери одной комнаты, камер-лакей предупредил бабушку, что именно тут, налево, она увидит императрицу. Бабушка перекрестилась и вошла за ним.
Императрица Александра Феодоровна сидела в кресле у камина, а недалеко от нее стоял государь и, улыбаясь, смотрел на смущенную бабушку. Она направилась прямо к нему и, сложив руки, как бы для молитвы, хотела опуститься на колено; но государь, угадав ее намерение, удержал за руку и подвел к императрице.
– Простите, ваше величество, – бормотала бабушка.
– Ничего, ничего, – смеясь, отвечал император, – хоть вы и сердиты на меня, но я очень рад с вами познакомиться. Вот императрица, которую вы желали видеть.
Императрица протянула старухе руку (которую та поцеловала) и пригласила сесть на ближайшее кресло.
– Теперь вы можете поболтать на свободе, а мне надо уйти, – сказал государь, направляясь к дверям. – До свидания! Бабушка осталась с императрицей и одной придворной дамой, вошедшей вскоре после ухода императора. Государыня расспрашивала ее о нашей семейной жизни, о городских жителях, угостила бабушку чаем и продержала ее у себя более часу времени. Когда эта оригинальная аудиенция кончилась, бабушка обратилась к императрице с просьбою исходатайствовать у государя прощение за ее неосторожные и резкие выражения.
– Да государь и не сердится на вас, – успокаивала ее императрица. – Он очень весело рассказывал мне, как вы сделали ему выговор за венгерскую кампанию.
– Я имела счастье видеть государя только издали и всегда в экипаже, оттого и не узнала его сегодня, – оправдывалась бабушка. – Притом и глаза мои от старости уже плохо видят.
– Да ничего, будьте спокойны, – говорила императрица. – Государь любит подобные встречи инкогнито. Поезжайте спокойно домой и поцелуйте от меня ваших внучат. Может быть, еще увидимся когда-нибудь.
Так они и расстались. Тот же камер-лакей проводил бабушку до подъезда, где уже стояла приготовленная для нее придворная коляска, в которой она и приехала домой, к немалому удивлению всех встречавших ее.
Понятно, что рассказ бабушки о ее приключении взволновал всех нас, а в особенности отца. Скоро весть об этом разнеслась по всему маленькому городишку, и нас осаждали с визитами, желая услышать от самой бабушки о том, как она пила чай у императрицы. Но старуха не льстилась на эти любопытные заискивания и по-прежнему никого к себе не принимала, кроме семейства Пфейфера, сумасшедшего Рейнбота и нищей Марфы. Вечером, в тот же день, к нам заехал комендант Люце, обедавший за царским столом, и передал, что во время обеда государь со смехом рассказывал всем присутствовавшим, как старуха Эвальд сделала ему строгий выговор за венгерскую кампанию и предостерегала насчет неблагодарности австрийцев. При этом Люце, со слов государя, передал очень подробно его разговор с бабушкой. Через несколько дней после этого государь приехал осмотреть институт. Встретив моего отца, он тотчас же спросил его:
– А рассказывала тебе твоя старуха-мать, как она гостила у жены?
– Рассказывала, ваше величество. Я позволю себе благодарить ваше величество за несказанное внимание ваше и государыни императрицы, – ответил отец.
– Осталась ли она довольна моей хозяйкой? – спросил снова государь.
– Бесконечно благодарна, государь, за милости ее величества.
– Очень рад. Она у тебя умная старуха, только об австрийцах судит по-венгерски. Кланяйся ей от меня и береги ее.
С тех пор, приезжая в Гатчину и посещая институт, император при встречах с моим отцом всякий раз спрашивал о здоровье старой венгерки, как он называл бабушку, и приказывал передавать ей поклоны от себя и императрицы[29]
.Литературные воспоминания
Д. В. Григорович[30]