Бабушка сказала сидеть тихо

Задирает Купринька голову, но не видит божий дом – сокрыт тот сосновыми да еловыми ветками. Ну ничего, вот уснет баба Зоя покрепче, выбежит Купринька на поляну – там виден огромный кусок неба, там не отгородился от мальчика Бог – и все-все-все свои благодарности разом вывалит. Осталось только добежать до поляны. Баба Зоя словно притихла от страха. Она бросала на Куприньку гневные взгляды, когда тот убегал непростительно далеко, заставляла его есть разжеванные ею ягоды (так ведь привычнее), один раз даже подняла на Куприньку палку, но тут же бросила – сил, чтобы хотя бы раз ударить Куприньку, не осталось. Баб Зоя чувствовала: еще немного, еще чуть-чуть – и совсем отдалится от нее Купринька. Осмелеет и уйдет. Он уже почти смелый. Зое Ильиничне становилось хуже с каждым днем. Старость не радость, шалаш, чай, не царский дворец, ягоды не весть какая еда.

Первые дни баба Зоя еще бодрилась, рыкала на Куприньку, строила шалаш, а после залегла в нем, почитай, прям на голой земле лопатками, уткнувшись в корни ели, да так и не вставала.

Купринька теперь приносил ей ягоды, Купринька теперь пережевывал ей пищу. Купринька теперь ей не повиновался.

– Иди поближе, Купринюшка. Или поближе, родненький. Садись вон сюда, ко мне в ноги. Удобно ли? Слушай же, Купринюшка, мою последнюю сказочку. Она будет очень короткой, потому что сил моих больше нет.

Однажды люди нашли древнюю-древнюю мумию. Они откопали ее из глубины земли. А никто их об этом не просил. По крайней мере, мумия точно не просила, ей и без того было неплохо лежать себе в земле. Но люди ее стревожили. Взяли и вытащили из укромного местечка.

Мумия была очень зла за это на людей. И тогда она наслала на человечество множество всяких бед: наводнения, цунами, штормы, таяния ледников, землетрясения, кораблекрушения, самолетокрушения и даже войны. И люди поняли, какую ошибку они совершили. И закопали мумию обратно.

Только это не помогло. Ведь на самом деле мумии, хоть и неприятно было вылезать из недр земли на божий свет, разозлилась она вовсе не из-за этого. Дело в том, что, оказавшись вновь рядом с людьми, мумия вспомнила, сколько боли они причинили ей, когда она еще не была мумией, когда сама была таким же человеком. Люди очень злые, Купринька. Очень злые. Вот мумия и отомстила им за их злость. Впрочем, получается, и сама мумия была злой. А как иначе? Ведь некогда она была обычным человеком. А люди все… ну, ты уже знаешь.

Баба Зоя вздохнула:

– Ох, вот и я скоро умру. И превращусь в мумию. И найдут меня через тыщи лет. И разозлюсь я тогда на тех, кто меня потревожил. – Баба Зоя замолчала. Она так измучилась, что больше не было сил говорить. Из груди донеслось то ли сипение, то ли хрипы, то ли всхлипы.

Купринька удивленно уставился на бабу Зою.

– Умираааю, – прошептала та и закрыла глаза. Купринька склонился над бабой Зоей, не понимая, что с ней происходит и что ему нужно делать.

В этот-то момент их и обнаружили.

– Сюда! Сюда! Здесь они! – закричал молодой полицейский. Рядом с ним на поводке надрывалась-лаяла овчарка.

Купринька прижался в испуге к бабе Зое, а сам уставился на ошейник собаки. Тот был обычный, кожаный, без шипов, но все равно неприятно и больно на него смотреть. Полицейский, перехватив взгляд Куприньки, тут же усмирил собаку:

– Дина, фу. Сядь! – Овчарка повиновалась. И сразу стала доброй. Уши топорщатся, розовый язык навыкат – утомилась, пока шла по следу. Дина словно улыбалась, но Купринька все равно ее боялся. Ее ошейника. – Иди ко мне, мальчик, – ласково сказал полицейский, сев на корточки и протянув руки. Купринька покачал головой и еще сильнее прижался к бабе Зое, вцепился в левую руку.

Зоя Ильинична лишь страшно хрипела, не в силах пошевелиться. И не понять, что означал тот хрип: проклятия и угрозы полицейскому или же приказ Куприньке слушаться дядю. Тут набежала толпа людей: полиция, опека, Марья, Генка, Анфиска, какие-то зеваки, вызвавшиеся помочь с поимкой неопасных непреступников.

Секундное замешательство возле хлипкого шалаша: как можно было столько времени держать ребенка в таких условиях? А потом сам ребенок – грязный, лохматый, тощий мальчишка, испуганно таращит на всех глаза, жмется к бабе Зое. Лариса Анатольевна просунулась в шалаш:

– Иди ко мне, – сказала она мальчику. Купринька вновь покачал головой. К полицейскому не пошел, а к этой тетке зачем идти? – Иди, иди, – повторила женщина из опеки, хватая Куприньку за руку и пытаясь подтащить к себе. Купринька заорал, расцарапал протянутую ему руку.

Баба Зоя застонала и выдавила из себя:

– Не тронь! – Голос ее звучал ужасно. Хриплый. Сиплый. Утробный. Он словно раздавался из иного мира.

– Мне нужен мужчина! – сказала Лариса Анатольевна, вылезая из шалаша. – Мне не справиться.

Генка вызвался помочь. Решительно он залез в шалаш, схватил Куприньку в охапку и оттащил от бабы Зои. Мальчик верещал, пинался, кусался, рвался обратно, но Генка терпеливо сносил все побои, крепко держал мальчика и выносил его из леса.

Баба Зоя хрипела: