Бабушка, у которой был танк

Старушка прилипла к окну, боясь пропустить то, что сейчас должно появиться из-за соседнего дома. Вот из-за бревенчатой стены вылез тупой красный нос мощного бульдозера с надвинутым забралом отвала. Затем, грохоча, выбрасывая в морозный воздух тучи копоти, показался сам бульдозер, он не спеша, переваливаясь с боку на бок, сметал со своего пути сугробы снега с проложенным по ним санным путём.

В Груняшину душу закралось сомнение. Она уже готова была расплакаться, и только материнское предчувствие удерживало её от этого. Вслед за бульдозером из-за соседнего дома плавно выкатилась чёрная «Волга». Груня смотрела и не верила своим глазам. Она столько лет ждала этого дня и сейчас онемела от радости. Ей не верилось, что настал этот счастливый день, что она дожила до него. «Сынок! Сынок!» – вырвалось из груди. Она вскочила, но тут же снова плюхнулась на лавку. Ноги не держали. Груня заплакала, заплакала от радости, слёзы побежали по сморщенным щекам. Да, да, настоящие слёзы, слёзы радости, а сердце замирало от испуга. Груня так боялась, чтобы это не оказалось сном, чтобы эти машины не проехали мимо. Слёзы потекли ещё сильнее, когда она увидела, что бульдозер повернулся и, злобно рявкнув, направился прямо к её дому. За ним следовала «Волга». Груня кое-как встала и, опираясь сначала на лавку, затем на стол, с трудом переставляя больные ноги, спешила добраться до двери. «Надо встретить. Ох, гость дорогой… сыночек, Серёженька. Надо дверь открыть!»

Груня выбралась в сени, отодвинула задвижку и толкнула наружную дверь. Дверь даже не шелохнулась – снаружи её завалило снегом. Напрягая все свои силы, она давила на дверь. Плакала. Ей казалось, что её не найдут за этой толстой дверью, уедут, но дверь не поддавалась.

Бульдозер подъехал к самой калитке, тяжёлый, сверкающий на солнце отвал уткнулся в покосившийся забор. Мотор рявкнул ещё раз, содрогнув машину, и замолк. Открылась дверца, и над кабиной появилась голова бульдозериста в замасленной шапке. Его красные глаза, а также свинцовые мешки под ними и посиневший нос говорили о том, что он находился под властью зелёного змия.

«Ух ты, мать твою, куда занесло. И какого чёрта согласился. Поспать не дали. Одно утешение – хоть трёшницу получу. Всё не задарма», – бубнил он себе под нос, рассматривая маленький кирпичный домик с покосившимися окнами.

Сзади неслышно подкатила «Волга». Щелчок открывшихся дверей вернул к действительности привалившегося к дверце тракториста. Он, мыча какой-то старинный мотивчик, оторвал лоб от стекла и обернулся. Из открытых по обе стороны машины дверей вылезли двое мужчин уже пожилого возраста. Вид чёрной «Волги» и этих явно не местных представительных людей немного прояснил воспалённый спиртными парами мозг. Теперь он снова вспомнил, зачем здесь оказался. «Дело сделано, деньги на бочку», – пробубнил он, снимая с головы шапку, – чёрные как смоль волосы никак не вязались с его возрастом. Он повертел шапку в руках, осматривая её осоловелыми глазами. – Дрянь папаха, давно выкинуть пора, – закинул шапку за спинку сиденья и, оставив кабину незакрытой, спрыгнул в снег. Ноги чуть ли не совсем скрылись под снегом, это и удержало его от падения. Он замахал руками, балансируя, и устоял. Крепко выругался и, прижав ко лбу ком снега, направился, придерживаясь одной рукой за траки гусениц, к чёрной машине, где стояли двое мужчин. Подошёл к худощавому, в очках с золочёной оправой, в нём угадывался старший. Тот уже распахнул чёрную шубу и извлекал из глубокого внутреннего кармана бумажник.

Бумажник оказался кожаным и довольно внушительных размеров. Тонкие, белые с синевой пальцы очкарика, как прозвал его про себя тракторист, начали быстро перебирать в нём банкноты. Осторожно ухватившись двумя пальцами за уголок, он извлёк красненькую бумажку.

– Вот вам, Фёдор! – он немного замялся, – извините, запамятовал, как вас по батюшке.

– Это всё равно, а вообще-то батю Николаем звали, значит, Фёдор Николаевич, – перебил его тракторист – при виде десятки он протрезвел ещё сильнее.

– Спасибо, Фёдор Николаевич, извините нас за беспокойство, – проговорил очкарик, одной рукой протягивая десятку, а второй пряча бумажник в недра шубы.

– Мало. Ещё зелёненькую, – комкая шуршащую бумажку в кулаке, пьяным, но твёрдым голосом сказал тракторист.

– Что мало? – замер удивлённо очкарик. Его попутчик только улыбнулся.

– Как что, грошей мало. Ещё зелёненькую, и квиты.

– Ну, знаете, Фёдор Николаевич! – начал владелец бумажника.

– Не знаю! – отрубил тот и, не давая сказать слова, начал перечислять, загибая пальцы: во-первых, сегодня выходной, человек, можно сказать, отдыхал, имею я право отдохнуть после работы, или я не человек? – он обвёл стоящих перед ним презрительным взглядом, во-вторых, вчера был праздник, и я, можно сказать, болею. Или я не имею права болеть? Ведь я человек. Значит, имею право, – он покачнулся и снова обвёл приезжих, теперь уже самодовольным взглядом. А ко всему я ещё расчищу площадку, чтобы вам развернуться.