Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

«Поэтому нет никакого смысла себя жалеть, от этого одна головная боль!» – любила восклицать бабушка, хлопая себя по лбу. Вот о чем думала Эльса, сидя в «КИА» рядом с мамой возле своей школы.

Интересно, жалела ли бабушка всякий раз, когда оставляла маму одну? Были ли у нее на лбу шишки? Хотелось бы так думать.

Мама массировала виски и сыпала проклятиями сквозь зубы – явно жалела, что ретировалась таким экстравагантным образом. Похоже, она только сейчас осознала, что из школы ей надо прямиком ехать обратно в больницу и браться за работу – за работу начальника.

Эльса погладила ее по плечу.

– Может, свалить все на мамнезию? – предложила она.

Мама обреченно закрыла глаза. Что-то многовато мамнезии в последнее время. Утром она не нашла шарф Гриффиндора, а телефон все время кладет в разные экзотические места. Например, в холодильник, мусорное ведро, корзину со стиркой и даже в Джорджовы кроссовки для бега. Утром Эльсе пришлось звонить маме трижды, что не так уж и просто: после того как ее телефон познакомился с тостером, на экране у него все расплывается. Под конец они нашли мамин телефон, он звонил в Эльсином ранце. Там же был и шарф Гриффиндора.

– Вот они где! – воскликнула мама. – Вещь можно считать потерянной, только если твоя мама ее не нашла! – но Эльса лишь закатила глаза, и маме стало стыдно, она пробормотала что-то про мамнезию.

Вот и сейчас ей было стыдно. Она жалела о случившемся.

– Вряд ли меня оставят в руководстве больницы, если я скажу, что забыла, что меня доставили в больницу с полицейским эскортом, милая.

Эльса нагнулась к маме и погладила ее по щеке:

– Все будет хорошо, мам. Не расстраивайся.

Эльса поймала себя на том, что повторяет бабушкины слова. Мама положила руку на живот, где сидело Полукто, и, кивнув с напускной уверенностью, попыталась сменить тему.

– Не забудь, папа заберет тебя после обеда. А в понедельник Джордж отвезет тебя в школу. У меня конференция и…

Эльса с терпеливым видом потрепала мамины волосы.

– Мам, в понедельник я не иду в школу. У нас каникулы.

Мама накрыла Эльсину руку своей, прижала к губам и вдохнула ее ладонь, как будто хотела наполнить Эльсой свои легкие. Так делают мамы, когда обнаруживают, что их дочери выросли слишком быстро.

– Прости, милая. Я… забыла.

– Ничего, мам.

Хотя вообще-то очень даже чего.

Они обнялись, и Эльса выпрыгнула из машины. Она подождала, пока «КИА» исчезнет из поля зрения, открыла ранец и достала мамин телефон. Прокрутив список контактов до папиного имени, она написала ему эсэмэс: «Кстати: сегодня Эльсу из школы не забирай. Я ей займусь». Эльса знает их стиль переписки. Она объект, который можно забрать и которым надо заняться. Примерно как стирка. Она знает, что ничего плохого они в виду не имеют, но все-таки. Ни один семилетний ребенок, смотревший фильмы об итальянской мафии, не хочет, чтобы им «занялась» его семья. Вот только маме этого не объяснишь, потому что она строго-настрого запретила бабушке показывать Эльсе подобные фильмы.

Мамин телефон вибрировал у Эльсы в руке. На экране было папино имя и сообщение: «Понял». Эльса стерла и его, и свою эсэмэску из папки «отправленные». Постояла на тротуаре, считая назад от двадцати. На счете «семь» на парковку с заносом вырулила «КИА», мама в спешке опустила стекло. Эльса протянула ей телефон. Мама пробормотала про «мамнезию». Эльса поцеловала ее в щеку. Мама схватила себя за шею и спросила про шарф.

– У тебя в правом кармане пальто, – ответила Эльса.

Мама выудила шарф, взяла Эльсу за голову обеими руками и, притянув к себе, крепко поцеловала в лоб. Эльса закрыла глаза.

– Вещь можно считать потерянной, только если твоя дочь ее не нашла, – прошептала она маме на ухо.

– Ты будешь отличной старшей сестрой, – сказала мама.

Эльса молча махала вслед «КИА». Она не отвечала, потому что скрывала от мамы, что не хочет быть старшей сестрой. Она скрывала, что она ужасный человек, который ненавидит Полукого только потому, что все будут любить его больше. Скрывала, как боится, что после этого останется совсем одна.

Эльса обернулась и посмотрела на школьный двор. Ее никто не видел. Порывшись в ранце, она достала письмо, найденное в «рено». Адрес был ей незнаком, бабушка никогда не придавала значения адресам. Эльса даже не была уверена, что он реален, потому что бабушка, объясняя дорогу, часто пользовалась уже не существующими ориентирами. «Ну, это там, где жили те сумасшедшие с попугаем, мимо старого теннисного корта к резиновой фабрике или что там сейчас вместо нее построили», – примерно так она объясняла схему проезда. Если ее не понимали, бабушка так расстраивалась, что выкуривала две сигареты подряд, прикурив вторую от первой. А уж когда ей говорили, что в помещении курить нельзя, приходила в такую ярость, что никаких внятных объяснений получить от нее становилось вообще невозможно, если не считать общего направления, обозначенного указательным пальцем.