Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

– А теперь расскажи мне сказку, моя хорошая. Мне бы так хотелось послушать хорошую миамасскую сказку.

И тогда Эльса приказала маме закрыть глаза, но только не до конца, и мама сделала все, как она велела. Эльсу переполняли вопросы, но она не задавала их, она рассказывала об облаконях, энфантах и жалеях, о львах и троллях, о рыцарях, о Щасе, о Волчьем Сердце, о снежных ангелах и ангеле морском и об охотниках за сновидениями, а когда она начала рассказ о принцессе Миплориса и братьях-принцах, дравшихся за ее любовь, о ведьме, которая украла сокровище принцессы, мама и Полукто заснули.

Эльсу переполняли незаданные вопросы. Она накрыла маму и Полукого одеялом, поцеловала в щеку и собрала все свое мужество, ведь она должна была выполнить то, что обещала бабушке: охранять зáмок, свою семью и друзей.

Мамина рука потянулась за Эльсой, которая уже собралась уходить, полусонная мама сказала:

– Если бы дедушка уезжал, чтобы спасать чужие жизни, его бы никогда не назвали плохим отцом…

– А я бы назвала! Можешь не сомневаться.

– Знаю, и поэтому ты – наше будущее, – улыбнулась мама, с трудом переваливаясь на бок.

Уже дойдя до двери, Эльса услышала мамино сонное бормотание:

– Те самые фотографии у бабушки на потолке. Те самые дети со снимков на потолке. Все они были сегодня на кладбище. Они выросли. Смогли вырасти, потому что бабушка их спасла.

И мама снова заснула. Эльса даже не была уверена, что она произнесла это наяву.

– No shit, Sherlock? Я не дурочка, – прошептала Эльса, погасив свет.

Нетрудно догадаться, кем были все эти люди. Трудно их за это простить.

Мама спала с улыбкой на губах. Эльса тихонько закрыла дверь.

В квартире пахло кухонными тряпками. Джордж убирал кофейные чашки. После похорон все эти люди пришли к ним на кофе. И все сочувственно улыбались Эльсе, за это Эльса их ненавидит. А также за то, что они познакомились с бабушкой раньше ее. Она пошла в бабушкину квартиру и легла на ее кровать. Блики от уличных фонарей резвились на фотографиях, висящих на потолке, как щенки под брызгами поливальной установки в саду, и Эльса до сих пор не решила, простить ли бабушку за то, что она оставляла маму, чтобы спасать чужих детей. Интересно, мама смогла ее простить? Во всяком случае, пыталась.

Эльса вышла на лестницу, она собиралась сходить в подвал навестить ворса. Но вместо этого без сил опустилась на пол. И просидела там целую вечность. Эльса пыталась думать, но в голове была только пустота и тишина.

Внизу раздались шаги, в таком доме звуки слышно издалека. Это были мягкие вкрадчивые шаги, как будто человек заблудился. Они были не похожи на нервную и решительную походку женщины в черной юбке, когда она говорит в белый проводок, оставляя после себя запах ментола. Сегодня она была одета в джинсы. И проводка у нее не было. Женщина остановилась, не дойдя шагов десяти до Эльсы.

– Здравствуй.

Она казалась такой маленькой. Голос у нее был усталый, но не такой, как обычно. Это была более правильная усталость. От женщины пахло не ментолом и не вином, а шампунем.

– Здравствуйте.

– Я сегодня была на кладбище, – медленно сказала она.

– Не видела вас на похоронах, – ответила Эльса, но женщина виновато помотала головой.

– Я не пришла. Извини. Я… не смогла. Но я… Она проглотила слова. Посмотрела на что-то, что держала в руках.

– Я ездила… на могилу моих мальчиков. Я очень давно там не была.

– Ну и как, помогло?

Губы женщины превратились в ниточку:

– Не знаю.

Эльса кивнула. Лампы на лестнице погасли. Она ждала, пока глаза привыкнут к темноте. Наконец женщина собрала все свои силы, улыбнулась, и кожа у нее вокруг рта разошлась трещинами, но уже не так сильно.

– Как прошли похороны?

Эльса пожала плечами:

– Похороны как похороны. Было дико много народу.

Женщина кивнула, будто к ее голове прикрепили гантелю.

– Иногда бывает трудно разделить свое горе с людьми, которых не знаешь. Но мне кажется… многие очень любили твою… твою бабушку.

Эльса наклонилась так, что волосы закрыли лицо. Женщина почесала шею.

– Это… то есть… это… я понимаю, что это трудно. Осознавать, что твоя бабушка бросила свой дом, чтобы помогать далеким чужим людям… таким, как… таким, как я.

Эльса недоверчиво фыркнула – женщина словно прочитала ее мысли. И Эльсе это совсем не понравилось. К тому же «это» и «то есть» – слова-паразиты. Женщина явно была смущена.

– Я… понимаешь… я… извини. Это называется «проблема вагонетки». То есть это проходят… по этике… в университете. Это… вроде… спора о том, можно ли принести в жертву одного человека, чтобы спасти многих других.

Эльсе хотелось что-то сказать, но она не знала что. Женщина виновато кивала.

– Об этом наверняка написано в «Википедии».

Эльса пожала плечами. Женщина разом сникла.

– Ты на что-то сердишься, – сказала она.

Эльса хмыкнула, прикидывая, на что она сердится больше всего. Список немаленький.

– К вам это не относится. Я злюсь на эту мымру Бритт-Мари, – наконец сказала она.

– Понимаю.

Правда, Эльса была не уверена, что это так.