Бабушкин сундук

Он долго и подробно рассказывал о сидре, как его делать, как держать, и как он может заболеть еще в бочке, а потому требует лечения. Говорил отец о винном камне, как его собирают: “Перекачают сок в чистую бочку, а в первой на стенках и на дне — нарост остается. Это и есть винный камень. Его скоблят, соскребают, собирают и так продают. Мы каждый год Саркисову посылаем, а куда он перепродает, не знаю. Кто-то покупает”. Я смотрел широко раскрытыми глазами на все и старался запомнить. — “Вот, эта бочка что-то подгуляла!” — продолжал отец. — “Придется ее лечить. В первую очередь надо магнезии прилить, а когда вся муть осядет, осторожно перекачать в чистую бочку, окуренную серой, и, прибавив полведра сахара, посмотреть, как она будет снова бродить”. Все это он и проделал при мне, работая с большим фонарем, где горела крупная свеча бурого воска: “С керосиновой лампой в винный погреб ходить нельзя! Курить нельзя! Сидр сразу схватывает нехорошие запахи, — объяснял отец, — а пламя такой свечи пахнет медом”. Я оглядывался кругом, смотрел на бочки, на стены дикого камня, везде все было чисто, и нигде не было видно никакой плесени. — “Если плесень появилась, надо крепко чистить, мыть кипящей водой, окуривать серой, — говорил отец. — Сера не вредит, хоть и крепко пахнет. Дрожжи ее захватывают, но сейчас же перерабатывают, и запах исчезает. Но, не дай Бог, керосин! Так и останется ламповый привкус!” Он рассказывал, как недобросовестный погребщик поставил позади бочек раскрытую бутылку с керосином: “Разорил хозяина! Тому пришлось старое вино по дешевке продавать, да и то никто не брал почти!”

— Как же его в тюрьму не посадили? Он же разорил хозяина?

— Когда бутылку нашли, поздно было что-либо делать, да и что хозяину с того, что погребщика посадят? — развел руками отец.

— Ну как же так! — возразил я. — Раз виноват, так и садись!

— Ишь ты, какой ты строгий! — рассмеялся отец. — Всех в тюрьму не посадишь!

— Как же так? — возразил я. — Ведь он совершил преступление?

— Да, совершил… Только в законе не сказало, что запрещено ставить керосин в винном погребе! А раз не сказано, то нельзя наказывать.

— Ну, а хозяина разорять можно?

— Нет, нельзя.

— Тогда я бы его все-таки посадил!

— Вот ты какой! — рассмеялся отец. — Ну, а судьи судят только за определенное преступление, указанное в законе.

— Это — нехорошие судьи! — воскликнул я.

— Да, ты прав, это нехорошие судьи. — Он засмеялся еще раз и дабавил:

— В законе указано, что судить можно только за указанные в законе преступления. А если бы судили за всякое преступление, то тогда весь свет наказывать можно! Ты сидишь, сном и духом ничего не знаешь, а тебя осуждают: “Ты подлежишь наказанию за твое молчание! Ты думаешь, не видно, что ты делаешь? Вот, ты насмехаешься над всем! Это тоже преступление”.

Я был подавлен. Что-то во всем этом было неверно, но что, я так и не мог определить.

— Я знаю! — вдруг воскликнул я. — Это же грех! Бог запретил грех! Значит, виновен!

— Так-то так, но Бог приказал и прощать. Он сам прощает грехи! — ответил отец. — И многое церковь называет грехом, а закон молчит! Значит, и нельзя за него присуждать по закону!.. Но ты — молодец! Еще мальчишка, а уже дельно рассуждаешь, я очень тобой доволен! Умница! Одно только помни, что суд не может быть беспощадным, ибо тогда и судей можно убить за их беспощадность! Суд у нас, по воле царской, скорый и милостивый.

Он подошел к другой бочке, нацедил немного сидра, попробовал и довольно произнес:

— Ну, эта бочка в порядке! И вкус сидра хороший, сухой, ароматный.

— Как же — сухой, когда сидр мокрый? — возразил я.

— Ах-ха-ха-ха! — рассмеялся и закашлялся отец. — Сухой на языке виноделов — значит не сладкий, а скорее кислый, полукислый, очень кислый. А букетом они называют аромат вина. Чем приятней аромат, тем лучше букет. Некоторые вина даже не крепки, но обладают чудесным букетом, а потому их приливают к винам, у которых букет слабоватый.

Сказав это, он вернулся к первой бочке, насыпал в ведро магнезии, прилил сидра, размешал, и полученное молоко влил в бочку, через специальное отверстие, потом взял весло, лежавшее сверху, и стал им размешивать содержимое. Долго размешивал он, пока вся жидкость не стала беловатой, потом вытянул весло, обтер его, положил на место, закрыл круглое оконце в бочке и сказал: “Теперь пусть стоит спокойно два-три дня. Тогда сидр перецедим в чистую бочку”.