Бабушкин внук и его братья

Кладбище было старое, заросшее. Высоко подымались березы, сосны, ели — вперемешку. Мы пошли вдоль кирпичной стены с решеткой наверху, потом она сменилась кривым забором. Несколько досок было оторвано.

— Пойдем здесь. Через ворота далеко… — Ивка смело шагнул в дыру. Сразу видно — не в первый раз.

Под большими деревьями густо росли рябины, низкие разлапистые клены. Среди них стояли решетки, кресты, камни и обелиски. Я старался не смотреть. Незаметно сложил пальцы замочком — от всего плохого. Потому что здесь была страна мертвых, а я… Ну, вот такой уж я.

Ивка вел нас чуть заметной тропинкой среди решеток и высоких сорняков. Его царапина с кровяной точкой затерялась теперь среди множества других таких же. Я шел ему в затылок и тащил за собой застревавшую тележку. Арунас подталкивал ее.

Пахло травой и листьями. Но это был совсем не такой запах, как на дороге, за нашей Завязанной рощей. Там в запахе было солнце, а здесь сырая пасмурность.

Мы выбрались на травянистую дорогу, прошли шагов двадцать и свернули опять на тропинку.

— Вот… — сказал Ивка.

Мы оказались перед высоким крестом из желтого лакированного дерева. На кресте была черная табличка с белыми буквами:

Стаков

Евгений Анатольевич

А ниже: год рождения и год, когда Женя Стаков погиб. И легко было сосчитать, что прожил на свете Женя девятнадцать лет…

Ивка прошептал:

— Фамилии похожие. Потому и случилось ошибка…

Холмик был обложен по бокам кусками дерна. А сверху — бурая глина, сквозь которую проглядывала трава. В двух местах были посажены кустики незабудок.

Ивка начал деловито вынимать из сумки картонные коробочки с пунцовыми бархатцами и с какой-то травой, похожей на салат. Достал детскую лопатку. Зачем вытащил полиэтиленовый пакет с черной жирной землей.

— Саша, помоги, пожалуйста.

Я хотел ухватить пакет, но Арунас опередил. Они вдвоем вывалили сырой ком земли на могилу. Ивка аккуратно, чтобы не зацепить незабудки, начал перемешивать торфяную землю с подсохшей глиной. Лопаткой. Арунас подобрал толстый сук и начал помогать.

Они сидели рядом на корточках и работали молча. Согласованно так. Будто не в первый раз.

Они были совсем непохожие. Ивка — хоть и в полинялом, но все же красивом костюмчике — такой вполне, как говорится, приличный ребенок. Арунас же… ну, сразу видно бездомного. Мне все время казалось, что он припорошен тонкой угольной пылью. С головы до ног. Может, и правда это была въевшаяся сажа пожарищ?

И еще я подумал, что Арунас старше Ивки. Ростом — с него, а возраст у него, скорее всего, мой. Или самую чуточку поменьше.

Да, они с Ивкой были разные, но все же их соединяло то, чего не было (и слава Богу, что не было!) у меня. Оба хлебнули горя от войны. Потому они вот так, рядом. Даже дышали, по-моему, в одном ритме.

Они работали, а я остался без дела. Оглядывался. Кругом все те же решетки и памятники. Над могилой Евгения Стакова — две высокие березы. Лучи наклонно прокалывали листву. На кресте горели желтые блики, как на светлой новой мебели. Как же так? Под нами, в земле, в цинковом ящике лежит изуродованное тело совсем молодого Жени Стакова, а солнце веселится как ни в чем не бывало…

— Саша, дай, пожалуйста, цветок, — не разгибаясь, попросил Ивка. Они с Арунасом уже вырыли много ямок. Я присел, начал суетливо подавать одну порцию рассады за другой. Ивка и Арунас умело закапывали корни. Будто на грядке работали. А я все еще сцеплял пальцы: протяну Ивке рассаду и опять — «замочек».

Арунас вновь закашлял.

Я сказал с дурацкой назидательностью:

— Если ты куришь, то зря. Помрешь ведь.

Он вскинул глаза. Откликнулся без обиды, почти испуганно:

— Я не курю. Я пробовал, но не смог, потому что задыхаюсь.

— Там пробовал? — тихо спросил Ивка.

— Нет, в интернате… Я ведь в двух приемниках и в интернате детдомовском успел побывать, пока добрался сюда.

— У чужого деда разве лучше, чем в интернате? — прежним глупым тоном спросил я.

Арунас первый раз огрызнулся. Слегка.

— А ты попробуй. Узнаешь.

Я не хотел пробовать такой жизни. Кое-что слышал про интернатовские обычаи. Уж если в блистательной гимназии тому, кто послабее, порой не дают житья, то в детской казарме…

— А в детприемнике еще хуже, — как бы продолжил мои догадки Арунас. — К маленьким еще нормально относятся, а к таким, как я… Хоть ни в чем не виноват, все равно будто преступник. За решеткой…

Все бархатцы, все кустики многолетней ромашки были наконец вкопаны. Рядом стояла скамейка из того же лакированного дерева, что и крест. Мы сели — Ивка опять посредине. Могильный холм зеленел и пестрел теперь, будто и правда цветочная грядка.

Ивкины колени были в черных крошках. Он хотел их стряхнуть, но они размазались жирными полосками. Я посмотрел — у меня тоже. Ивка сказал:

— На пруду помоем. Тут рядом. Все равно надо сходить за водой для поливки, а то корешки не приживутся.

Мы взяли полиэтиленовый пакет и пошли. Опять через кусты и репейник. Оказалось не так уж и близко. Было тихо, только наше сопенье и шелест слышались да где-то далеко раздался дробный сухой стук.

— Будто автомат, — сказал Арунас.

— Это дятел, — догадался я.