Первой заметила боярыню Плава. Поклонившись издалека хозяйке, повариха вдруг ухватила за плечи низкорослого старшину артельщиков, продолжавшего ей что-то втолковывать, ловко развернула его лицом к Анне и изрекла:
– Вот! С боярыней говори…
А сама, все так же стоя в дверях кухни, с оскорбленным видом принялась рассматривать сложенные неподалеку инструменты и еще какой-то скарб, видимо принесенный подмастерьями, что сейчас переминались рядом со своим имуществом, ожидая окончания переговоров. Сучок было дернулся с возмущенным воплем обратно к поварихе, но тоже увидел боярыню:
– Анна Павловна, рассуди ты нас ради бога! – провозгласил он со слезой в голосе, поспешно снимая шапку и кланяясь.
– Как велишь, так тому и быть. Мы же люди подневольные, а Плава вон из кухни гонит… А я что? Я ж говорил… кто так строит? Видано ли: дырки в дымоходе ковырять и какие-то заслонки там пристраивать? Да разве же меня слушают? Веришь ли, Плава, у самого душа разрывается! – не удержавшись, Сучок опять обратился к поварихе, но спохватился и, прижав шапку к груди, снова поклонился Анне. – Ну так и решай, матушка-боярыня: не велишь мне на кухне в дымоходе эти дырки вертеть, так оно мне и не надо! А велишь… что ж, ваша печь, мы-то себе и на костерке на артель чего ни то сварим, мы люди привычные… А то вон Плава нас чуть помоями не окатила, за наше старание-то…
– Сунешься опять – и окачу! – оторвав взгляд от бадьи с глиной, пообещала ему Плава. – Не позволю печь поганить! Анна Павловна, ну какие еще заслонки? Сказились все – грязюку в кухню тащить! Ты же сама мне велела, чтобы я здесь чистоту блюла, а тут, пожалуй, уследишь за ней. И зачем тогда было деревянные полы в кухне ладить, с тем же Сучком браниться? Чтобы он же мне все и загадил?
К любым посягательствам на свое хозяйство старшая повариха относилась, мягко говоря, весьма неодобрительно и возмущаться могла еще очень долго, поэтому останавливать ее следовало резко и без колебаний. Если бы еще Анна знала, о чем идет речь!
Плотницкий старшина и впрямь не походил сам на себя. Строптивый коротышка, не признающий над собой ничьей власти и готовый спорить с кем угодно по любому поводу, а то и за топор схватиться, казалось, струхнул перед грозной поварихой. Конечно, Плава за себя всегда умела постоять и тоже спуску никому не давала, но с артельщиками до сих пор жила мирно и полюбовно. Да и все равно, какая ни на есть, а баба старшине артели не указ.
И тут на Сучка налетел злой и взъерошенный Кузька.
– Ты что, недомерок лысый, совсем обнаглел?! – Кузька попытался рявкнуть, но дал петуха – голос подвел, однако парня это не смутило, и он, набрав побольше воздуха, продолжил: – Тебе что старшина Михаил третьего дня велел? Боярыне голову морочишь? Ты с чего решил, что она приказ Михайлы отменит?! А ну иди, делай что велено! Анне Павловне и без тебя докуки хватает!
– А забудешься, так я тебе снова голову поправлю, – продолжал разнос оружейный мастер Младшей стражи. – Только у меня меткость похуже, чем у Михайлы, в кузне недосуг тренироваться. Гляди, вон уже отроки на твои вопли оборачиваются.
Сучок сник и поспешно замахал на Кузьму руками:
– Да ладно, ладно… Понял я уже… – и направился к своим помощникам, всем видом являя обреченную покорность, но умудряясь при этом что-то бурчать под нос.
Кузьма же повернулся к Анне и пояснил:
– Михайла нарочно выжидал и велел дымоходы перестроить, только когда полусотня уйдет. Готовить-то сейчас вполовину меньше приходится, так что Плава пока обойдется. А мастера по одному дымоходу за раз все и переделают. Он где-то такую хитрую штуку вычитал, что ежели в дымоходах заглушки устроить… – О любых новшествах Кузьма был готов говорить до бесконечности. – Пусть только Плава тогда кого-нибудь на ночь приставляет следить за этим делом.