Бабы строем не воюют

«Нет, все-таки Аристарх прав: о пустяках беспокоилась, о тех же портах, а главную опасность для Мишани проглядела. Славомиров внучок, значит… Ну, это мы еще посмотрим! Корней с дедом справился, а внучок против меня не устоит! Мало ли что Аристарх сказал, в таком деле лишнего пригляда не бывает. Тем более, для Кузьки я не только боярыня, но и тетка. Вот и разберусь по-родственному».

С такими мыслями Анна металась по горнице в ожидании племянника: помимо беспокойства о неожиданно обнаруженной угрозе сыну ее грызла досада из-за того, что ей об этом сторонний человек сказал, а не сама она заметила изменения в Кузьке. То, что он у нее на глазах вырос и, почитай, каждый день рядом вертелся, а перемены-то как раз со стороны лучше видны, боярыня извинением для себя не сочла. Ничего удивительного, что Кузьму Анна встретила совсем неприветливо; не то что по-боярски – по-бабьи уперев руки в боки, чуть ли не визгливым тоном вопросила:

– Ну что, доигрался? – и тут же сама сморщилась – до того неприятным показался ей свой голос.

«Кончай дурить, возьми себя в руки… тоже мне, боярыня!»

Кузьма уставился на тетку, изумленно хлопая глазами:

– А что случилось, теть Ань?

Ну прямо-таки ангел во плоти. Точно так же он смотрел после любой из своих каверз, и обычно взрослые покупались на невинную мордашку пацана или просто махали рукой, дескать, что с постреленка взять.

«Вот и доотмахивались, приучили его к безнаказанности. Ну уж нет, племянничек, в этот раз ты у меня так просто не отделаешься!»

Анна потянулась рукой ухватить его за ухо и удивилась – высоковато тянуться пришлось, вымахал былой постреленок. Вцепилась, защемила пальцами, крутанула… Мальчишка ойкнул, дернул головой, смахивая выступившие от неожиданной боли слезы, и вдруг так глянул, что у Анны пальцы сами собой разжались. И тут же, как ничего и не случилось, снова явил обычную в таких случаях смиренную кротость. Коли ни вглядывалась бы в его лицо пристально, могла бы и не заметить.

«Господи, сохрани! Точно – бешеный зверь! Двух таких дедов внук, прав Аристарх… Надо же, как личины меняет! Или то не личины, а в нем две разные сущности живут?»

Правая рука сама собой дернулась было перекреститься, но женщина сдержалась, не стала выказывать свой испуг. Да и то, что заметила она что-то у мальчишки в глазах, показывать не стоило. Вот обдумать да решить, как вести себя с новой, совершенно непонятной и очень опасной ипостасью племянника требовалось срочно. А пока сочла за лучшее притвориться, что ничего необычного не случилось:

– Кузьма, ну куда это годится? Последних коней без спроса взял, куньевский курятник переполошил, старосту заставил вас сюда самолично… сопроводить, – Анна все-таки не сдержала усмешки, но тут же посерьезнела. – А еще и меня, и Михайлу под гнев Аристарха Семеныча подвел.

– А Минька-то здесь при чем? – немедленно вскинулся Кузька.

«Хм-м… Мишаню, значит, защищаешь… Ну, хоть это радует».

– А при том, Кузенька, что он начальный человек в крепости и за все тут отвечает, даже когда его здесь нет. А ты этаким своевольством показал, что порядка у нас не соблюдают; стоило Мишане в поход уйти, как тут же сущее безобразие приключилось. Знаешь ведь, как в Ратном к вам относятся!

Запачканная въевшейся грязью рука отрока («Господи, еще немного, и такая же, как у Лавра, лапища вырастет!») по детской еще привычке утерла нос, виноватый взгляд скользнул по лицу рассерженной боярыни и уткнулся в пол.

– Ты ведь тоже Лисовин, Кузя, должен понимать: все, что делает один из нас, другим немедленно аукается. Что-то еще дед скажет, когда вернется?

Парень тяжело вздохнул, опять исподлобья виновато глянул на тетку, но Анна не могла отделаться от мысли, что раскаяние это напускное, привычно наигранное.

– За то, что без спроса отроков с места сорвал, коней увел, никому не сказавшись, крепость покинул, наказание тебе наставник Филимон определит. А я тебе напоминаю, что Мишаня тебя в крепости как старшего Лисовина оставил, доверяет тебе. Негоже брата подводить.

– А у меня и еще один брат есть, и то, что он не доделал, доделывать мне! – Кузька все же сорвался, и хоть зыркнул не так яростно, как только что, но благость из взора и голоса напрочь исчезла.