bacde8214d448210e41a3677624da803

угодно аэроплан (Хоть десять! Целый завод!), лишь бы она осталась в

Москве. Она — бросила все (включая мужа) и отправилась на войну.

Не смогла Люба сидеть сиднем дома, когда вся Россия воюет. С её-то

опытом!

Но, как уже было сказано, муж, Борис Филиппов, не очень-то одобрял

ее патриотический порыв. Впрочем, его надеждам на то, что тяготы и

лишения войны заставят его супругу одуматься и вернуться в сугубо

гражданскую авиацию, сбыться было не суждено. Да, и как она могла

отказаться, когда все воюют? Та же Евдокия Анатра, например. Или княгиня

Долгорукова. Или, вот та же Ольга Мостовская. Целый ее

дальнебомбардировочный полк.

А муж… Что муж? Не складывалось у них все как-то. Детей не было.

Борис был весь в своих купеческих делах и побывал у них в полку лишь

один раз. Да и то…

Окинув хозяйским оком свою жену, самолеты и барышень вокруг

воздушных машин, Филиппов тут же сел в свой автомобиль и молча уехал.

И лишь через неделю, за утренним чаем, Люба узнала о том, что муж

купил старое строение фабрики и склады, заказал все необходимое

оборудование и даже нанял контору, которая уже начинала формировать

портфель заказов и искать поставщиков.

Глаза купца горели воодушевлением:

— За кожей — будущее! Одних казенных подрядов на обеспечение

кожаными куртками, штанами, сапогами и прочим, всей этой вашей авиации

и прочей машинерии сколько можно получить! Броневики! Авто! Вы же там

все в коже ходите! Даже на земле! А какие на вас одежды в небе и сколько

ее! А мода на вас сейчас какая пойдет! Это же какие деньги, Любушка!

Миллионы, как есть, миллионы!!! Слава Тебе Господи, что сподобил меня

проведать тебя, радость моя, на этом вашем чертовом аэродроме, гори он

огнем!!!

* * *

ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКВА. ВОРОБЬЕВЫ

ГОРЫ. ШУХОВСКАЯ БАШНЯ. 5 октября 1918 года.

— И передайте всем моим подданным — Империя своих не бросает!

Подождав, пока пишущая братия закончит записывать мое пиар-послание, Министр информации объявил:

— Благодарю вас, дамы и господа. Высочайшая аудиенция для прессы и

фотосессия окончены. Его Императорское Всесвятейшество и Величие

ожидают государственные дела.

Я выдохнул сквозь зубы, глядя на то, как под отеческим взором графа

Суворина расползается во все стороны снимающая публика, коей тут

столпилось превеликое множество. Даже, если не считать тех, кто относится

к Высочайшему пулу, поскольку набежали все, кому ни лень. А уж сколько

зевак! Трамваи только успевали подвозить толпы охочих до дармовых

зрелищ. И толпы эти становились все больше и больше.

Уверен, что генерал Климович поседеет сегодня весьма и весьма

значительно.

Зевак, конечно, ограничивали и отгоняли подальше от башни, указывая

на возможность обрушения, но это лишь разжигало аппетиты толпящихся.

Да, толпа, как она есть. Жадная к зрелищам, беспощадная в своем

сочувствии, агрессивная выше всякой меры и, в то же время, готовая на

искреннюю жертву.

Москва получила свое шоу.

И свое испытание.

Нет, в принципе, я был согласен с главой МинИнформа относительно

того, что любую катастрофу надо не замалчивать, а максимально громко

возглавлять ее разбирательство, а, еще лучше, сделать ликвидацию

последствий произошедшего каким-нибудь отдельным эпическим… э-м-м, ну, вы поняли. Который, сам по себе, затмит … изначальный. Как говорится, на каждый … найдется свой отец!

Да, был с ним согласен, но вот эти вот фотосессии иной раз меня

бесили до невозможности.

Но, увы, тут ничего не поделать. Отеческий взор, героическое лицо, слова, преисполненные державной мудрости.

Торг Августейшим лицом.

Одних только спецслужб сколько у меня занимается мониторингом

общественных настроений! Пять государственных и пять, пусть небольших, но сугубо неофициальных (читай — моих личных), которые финансируются

за мой счет и работают не на какую-то абстрактную Державу или на

конкретное свое начальство (что скорее), а на меня лично. И все эти

спецслужбы друг за другом яростно приглядывают, стараясь найти у

конкурента малейшие признаки измены или банальной крамолы.

И барометр общественных настроений был одним из тех индикаторов, по которому я мог судить о том, не начала ли какая-то спецслужба свою

игру, пытаясь исказить объективную информацию в чью-то пользу.

Учитывалось все — слухи, сплетни, пересуды на базарах, треп во

всякого рода заведениях, разговоры в автомобилях такси и в пролетках

извозчиков, болтовню за чаем с гостями, обсуждения газет или фильмов, литературные вечера, пересуды в бараках многочисленных строек, куда

набились подавшиеся в город из деревни. Тюрьмы, армия, бани. Даже

каждый храм мог стать (и становился) источником сведений о настроениях

прихожан. Нет, мы не требовали нарушать тайны исповеди и не вынуждали