Баффер

Газетный киоск был непривычно пуст, словно при переучете. Ровно три газеты, причем все какие-то тоненькие, старушка-продавщица в платочке читает без интереса одну из них. Глянцевых журналов, книжечек, сувенирки – ничего нет. Только три газеты, ручки-карандаши и чуть-чуть бижутерии.

Зайти за ларек.

Появиться.

– Здравствуйте. – продавщица подняла на меня глаза. – Что есть?

– Вот. «Известия», «Вечерка» и инфобюллетень.

– Сколько за все?

– Пятьдесят.

Я ожидал чего-то ближе к тремстам, но, видимо, цены еще не рванули.

Самой толстой оказалась «Вечерняя Москва». Аж три полных листа, шесть страниц. Заполнены в основном городскими новостями, но какими-то очень странными. Вперемешку сообщения об открытии новых автобусных маршрутов, адреса пунктов приемов пострадавших и заболевших, списки найденных (не указано, в каком состоянии) и при этом никакой конкретики. Ни почему понадобились новые маршруты, ни от чего именно пострадали – все очень и очень размыто. В довершение всего пустой «подвал» на одной полосе явственно указывал на цензуру. Наскоро пробежав «Вечерку», ознакомился с «Известиями». Почти то же самое, но уже были некие намеки на «распространение эпидемии по миру». Эта Хрень уже две недели повсюду, а они все еще гнут линию с эпидемией?!

Информационный листок был гораздо конкретнее. На первой полосе – интервью с начальником МЧС города, уверявшим, что в ближайшей перспективе все наладится, а если нет – так у него все наготове, и мы еще всем покажем! Не хватало только фраз типа «заветам Октября верны». Ниже опять информация по городу – травмпункты, адреса, где можно получить психологическую или материальную помощь и тому подобное. Вторая полоса полностью занята текстом «Закона о чрезвычайном положении», на третьей опять линии маршрутов наземного транспорта, соединяющие «временно закрытые станции метро». Временно закрыта, похоже, была примерно треть всех станций. На последней странице – перепечатка из пособия по оказанию первой помощи с картинками.

Ни в одной газете не было информации о происходящем за рубежом. Конечно, может быть, что телевизор дает недостающие сведения, но верилось с трудом. Похоже, в стране начиналось что-то совсем нехорошее. Непонятно, правда, почему в ларьке не оказалось журналов, неужели к ним вспыхнула такая любовь, что все раскупили? Хотя я вроде бы слышал, что они по большей части печатаются за рубежом, может, просто кончились?

Накинув невидимость, я пошел, прижимаясь к стенам и постоянно держа в уме, что меня не видно. Соваться в переполненный транспорт не хотелось, и, значит, сегодня я смогу посетить только одно место из намеченных. Выбирать не приходилось, надо уволиться и забрать трудовую.

Неделю назад еще оставались смутные мечты о том, что я смогу работать, как обычно, на ночь уходя в безопасный дом вратами, но теперь… Нет уж. Уехал так уехал. Жратва есть, сейчас раздобуду развлечений и запрусь до весны! По дороге специально заворачивал, чтобы навестить магазин компьютерной техники, но оба раза меня ждал облом – один магазин был закрыт, а у входа стояла полицейская машина. Второй оказался даже чересчур открыт, всем четырем ветрам, так сказать. Но внутри у него были только обгорелые стеллажи. Наверное, все вынесли, а потом подожгли. Что, как говорится, более чем понятный намек на творящееся в городе.

До знакомого подъезда я добирался два часа, постоянно благодаря то «полет», снимавший часть нагрузки с ног, то привычку к дальним переходам. Но все равно, идти по сумрачно-осеннему городу, с резко упавшим в объемах потоком машин, с очередями в магазины (на которых были точно такие же, как и в Гнединске, объявления о списках), с редкими, но оттого более заметными отметинами на домах и тротуарах… Неприятно. Я не зря сорвался сюда, не зря! Город выцвел. Почти не видно ярких курток или шарфов, все серое, блеклое. Маскирующийся город. Не высовывающийся.

Первой, кого я увидел, подойдя к двери, оказалась курившая в одиночестве Алла, ойкнувшая при моем появлении.

– Здравствуй, красавица! Как жизнь?

– Спасибо, Михалыч. Нормально… а ты как? – Она глядела на меня странно, но я решил на это не обращать внимания. Видимо, помнит, что я об Этой Хрени узнал заранее, но боится спросить, откуда.

– Нормально. Приболел, правда. И это вот все, – я махнул рукой за спину, – вдобавок. Ты, Алла, сейчас на приемке заказов?

– Нет, я ушла на следующий день, как ты больничный взял. Склады опечатали, я и ушла, чего там делать? Вот, за трудовой зашла.

– Я тоже.

Мы замолчали, не зная, о чем продолжить разговор. Я кивнул, стараясь выглядеть непринужденно, и прошел мимо нее. Склады опечатали? Логично, лекарства – вещь в подобные времена слишком ценная, чтобы оставлять без надзора.

В офисе меня встретил знакомый охранник, позвонивший по моей просьбе внутрь, кадровички на месте не оказалось, пришлось ломиться к заму главного, единственному представителю руководства.

– Здравы будьте, Пал Митрич. Я к вам, увольняться пришел. – Пожилой зам взял протянутое заявление, замер, рассматривая, потом затянул: