Багатур

— Великим ханом Белой Орды[80] Бату, сыном Джучи и внуком Потрясателя Вселенной,[81] послан я к тебе, великий князь киевский!

Князь молча выслушал нойона, поднялся по ступенькам к трону и уселся. Так же, ни слова не говоря, он протянул руку в приглашающем жесте: присаживайся, дескать.

Бэрхэ-сэчен замешкался, собираясь устроиться прямо на толстом ковре, но передумал — сел на лавку из золочёного морёного дуба.

— Слушаю тебя, посол, — гулко прозвучал голос Ярослава Всеволодовича.

Посол помолчал, словно раздумывая, с чего ему начать, и заговорил с чувством:

— Две зимы назад на далёкой реке Онон собрался совет-курултай, на котором монгольские ханы приняли решение идти в большой поход на запад — на булгар, на Русь, на Европу — «до последнего моря». Сами Чингизиды, прямые потомки Священного Воителя, выразили своё желание воевать, в бой идти за славой и добычей, во исполнение завета Потрясателя Вселенной…

— Потрясателя? — перебил посла Ярослав Всеволодович. — Уж не Чагониза ли ты имеешь в виду?

— Его, князь, — поклонился Бэрхэ-сэчен. — Великое почтение не позволяет мне произносить многославное и грозное имя.

Окрепшим голосом он продолжил:

— Семь туменов вышли в поход. Тумен — это тьма по-вашему, десять тысяч воинов. Поход возглавили Бату, Орду, Шейбани и Тангут, чьим отцом был Джучи, старший сын Тэмучина;[82] возглавил и наследник Джагатая, второго сына Священного Воителя, храбрый Хайдар, и внук Чингизида, Бури. Угедэй, третий сын Тэмучина, ставший силою Вечного Неба Далай-ханом всего великого народа, послал в поход Гуюка и Кадана. Меньшой сын, Толуй, отправил Мункэ и Бучека, а самый младший отпрыск Потрясателя Вселенной, Кюлькан, лично участвует в походе.

Ведёт тумены Субэдэй-багатур, полководец бесстрашный и мудрый, не познавший ни одного поражения, но завоевавший полмира. Это он, Субэдэй, опустошил земли булгар той осенью, убивая толпы народу, сжигая города Биляр, Кернек, Жукотин, Сувар… О, это была славная война! Биляр размерами своими превосходил Киев, имея шесть рядов оборонительных валов, а монголы взяли его приступом, и нету более града сего! Я сам верно и преданно служу хану в тумене славного подвигами Бурундая, молодого, но отмеченного богом войны Сульдэ. Я — тысяцкий, и говорю лишь о том, что видели мои глаза!

Великий князь киевский сидел, оцепенев.

— Эва как… — разлепил он губы. — Ты что ж, послан застращать меня?

Бэрхэ-сэчен поклонился и сказал ровным голосом:

— Великий Бату-хан желает найти в тебе, коназ, союзника.

Ярослав Всеволодович сразу ожил, закаменевшее лицо его разгладилось.

— Булгары твердят, — бодро сказал он, — что Батыга Джучиевич надо всеми князьями князь, что он владыка всех владык, а деду его, Чагонизу, будто бы покорился весь мир. Правду бают али брешут?

— Священный Воитель распространил свою власть над Китаем и Персией, Хорезмом и Самаркандом, над дикими краями Сибири и степями Дашт-и-Кипчак. Вся Русь, от Рязани до Новгорода и от Киева до Владимира, будет выглядеть как заплата на кафтане, не покрывая и десятой доли монгольских владений…[83]

Ярослав Всеволодович поднял руку и сказал нетерпеливо:

— Будем считать, что я уже устрашился и преисполнился почтения. Чего же хочет от меня Батый? Чего ждёт?

— Покорности, — ровным голосом ответил Бэрхэ-сэчен.

— Покорности?! — вскричал великий князь.

— И верности, — хладнокровно договорил монгол.

Ярослав Всеволодович растерялся даже.

— Да в своём ли ты уме, посол? — тихо прозвучал его голос.

— Коназ! — с напором сказал Бэрхэ-сэчен. — Сила грозная и несокрушимая идёт из степи! Никому не дано оказать сопротивление Орде, а все те, кто пытался это совершить, обратились в прах! Вся Русь покорится власти и мощи Бату-хана, ляжет у ног великого, как покорная наложница. И не останется более ни одного самовластного правителя ни в Киеве, ни во Владимире, нигде! Бату-хан принесёт на Русь новый порядок — ни один коназ не займёт свой престол без позволения Орды. Править будут те, кто получит из рук хана ярлык на княжение. И ты, коназ, можешь стать первым, кто обретёт право на власть! Бату-хан хочет, чтобы ты стал великим коназом владимирским.

Ярослав Всеволодович побледнел. Да кто ж из князей не мечтает добиться власти над огромным и богатым Владимиро-Суздальским княжеством! По сравнению с Владимиром даже Киев малозначим и беден!

— А не забывает ли хан Батый о сущей мелочи? — вкрадчиво спросил князь. — Ведь во Владимире правит Юрий Всеволодович, великий князь!

— Орде не нужен Юрий, — надменно ответил Бэрхэ-сэчен, — Орда желает видеть великим князем Ярослава.

Ярослав Всеволодович откинулся на спинку трона, испытывая томительную муку выбора, — лицо его попеременно выражало страх, сомнение, надежду.

— Эва как… Допустим, я соглашусь, — сказал он. — Сохраню ли я тогда Киев?

— Сохранишь, коназ. А сын твой княжить будет в Новгороде. Так ты подчинишь своей власти почти все земли русские!

Князь встал с трона, спустился по ступенькам, заходил нервно.

— Хорошо, — сказал он, — согласен! Что я должен делать?

— Ждать, коназ.

— И долго?