Багатур

За женщинами монголы не гонялись (всему свой черёд) — они отлавливали мужиков и крепких парней. Отлавливали в буквальном смысле этого слова — заарканивали, не покидая сёдел, и волочили за собой по снегу. После такого вразумления рязанцы делались послушнее и покорно шли, сбиваясь в колонну.

Сухову и самому довелось конвоировать целую толпу угрюмых селян из Ярустова. Бородатые мужики и безусые парни в полушубках и армяках, в домотканых зипунах шагали, переходя на бег.

Татары ехали с обеих сторон, словно перегоняли стадо — покрикивали, подкалывали копьями отстающих. Но это было человеческое стадо, тут шаг влево, шаг вправо считался побегом — шибко прыткого не ловили, загоняя обратно в строй, а слали вдогон длинную стрелу. Вид умиравшего в снегу стреноживал остальных.

Порой Олег оборачивался в седле, посматривая, не собрался ли кто смыться, и видел обращенные на него лица — угрюмые, ненавидящие, злобные, растерянные, понурые, ожесточённые, перепуганные. Открытый вызов он замечал редко, чаще в глаза бросались боязливые, просительные улыбочки людей униженных и оскорбленных, привычных к убожеству и терпеливых до ужаса.

Пленные торопливо шагали, загнанно дыша. Над толпою клубился пар, бороды покрывались инеем.

И вот они вышли на отлогий берег широкой Оки. Южнее, в устье Прони, догорал Новый Ольгов, а на противоположном берегу, высоком, обрывистом, взгляду открылась Рязань — длинный ряд стен на валу, башни с остроконечными кровлями. Ближе к югу над укреплениями поднимались главы Борисоглебского и Успенского соборов, а к северу, там, где в Оку впадала речушка Серебрянка, возвышенность, на которой стоял город, распадалась глубоким оврагом. По склонам его крепостные стены шли уступами, ниспадая на дно выемки, где цеплялись за бока кургузой воротной башни.

С берега сложно было заметить, крепит ли оборону Рязань. Только и видны были дымки костров на заборолах — видать, грели воду и смолу в котлах. И часто-часто били колокола, тревожа сердца набатным гулом.

— Ходи! Ходи! — закричали нукеры, поддавая пленным древками копий. — Шибче!

Селяне всей толпой сбежали на лёд и поспешили на тот берег, где между валами да рвами крепостными и Окой располагалась слобода, неукреплённое предградье — кузницы, склады, избы, баньки стояли кучно, но ни одного дымка не вилось над трубами — все слобожане давно уж схоронились за стенами Рязани.

Ордынские тумены окружили город, кучкуясь у Исадских ворот, у Спасских, у Пронских, у Серебряных и Южных. Монголы уже самим своим числом, неисчислимой массой конных и пеших, подавляли осаждённых, взывая к их малодушию — сопротивление бессмысленно!

— Ходи! Ходи! — кричали конные пришельцы на пеших хозяев. — Лопата бери, топор бери! Дома разбирай, кучку складывай!

Мужики, согнанные из окрестных сёл, разошлись по всей слободе. Сперва неуверенно, потом всё смелее и смелее, понукаемые злыми голосами, принялись разваливать крыши, раскатывать срубы по брёвнышку, рушить ворота и ограды.

С громким треском поддавалась часовенка, захлёстнутая арканом. Она клонилась, визгливо жалуясь и пыля трухой, и вот обвалилась, рассыпалась. Десяток рязанцев, тягавших пеньковый канат, мигом сдёрнули шапки и дружно перекрестились.

Иные надсаживались, разбирая мощный дом-двор, сложенный в два этажа из отборных брёвен в обхват, а хитрые мужички из Переволок нашли себе работёнку сами — они расколачивали тыны, сплоченные из крепких лесин. Трудились хитрованы без надрыва, зато кряхтели и орали больше всех:

— Наподдай, Ефимка! Ага, пошло!

— Эхма! Наумыч, подь сюды…

— Подсоби-ка… Ух!

— Навались!

— Куды ты её пихаешь!

— А чаво?

— Чаво-чаво… Сюды пихай!

— Олекса! Рубани здеся! Ишшо разок! Во-о!

— Тянем-потянем… Дружно!

— Шибче, шибче давай!

— А на кой ляд им эти брёвна? Топить, што ли, нечем?

Но мужиков припахали вовсе не дрова заготавливать — просто Субэдэй-багатур следовал ещё одному старому обычаю. Разворотивших все слободские постройки поселян заставили плотничать — сколачивать, связывать, сплачивать прочный забор-острог, обнося его вкруг всего города. Осаждённым это действовало на нервы — теперь никто не мог покинуть Рязань незаметно. Монголы никому не дадут сбежать.

А когда распаренное мужичьё выставило изгородь, их перебросили на изготовление длинных штурмовых лестниц и примётов. Впрочем, без дела не сидел никто. Ордынцы по большей части занимались обустройством становищ, а китайские инженеры как мураши облепили рамы пороков — стенобитных и метательных орудий, — подвешивая тяжёлые тараны, устанавливая шатуны катапульт, сплетая из жил мощные тетивы для баллист.

Солнце село, начало темнеть, но работа по обложению града не прекращалась — тысячи костров горели вокруг Рязани, зловещим кольцом стягиваясь со всех сторон, а разнообразнейшие шумы, издаваемые степняцкими полчищами, сливались в глухой, плотный гул.