Читаем Багдад – Славгород полностью

Как он уплыл, дети, пытающиеся привести мать в чувство, не видели. Наконец Александра Сергеевна очнулась, шатаясь, встала и обхватила детей за шеи — то ли, чтобы опереться на них, то ли от нечеловеческой, тупой, воющей безысходности и от понимания, что осталась без денег, без сокровищ и без документов. Да еще мокрая и грязная, в изодранном платье, с помятыми боками, с синяками и ссадинами на лице.

Спокойный безветренный дождь, какие в степных районах часто сопровождают майское цветение садов, завладел миром и начал сеяться с неба, как манная крупа. Трое измученных, избитых людей бесцельно шли куда-то, медленно отдаляясь от реки. Впереди они увидели одиноко стоящую раскидистую вишню с низко опущенными ветвями, усыпанными густым цветением.

— Давайте присядем под ней, — позвала Александра Сергеевна детей в укрытие. — Нам нельзя быть на ветру, мы же мокрые. Постараемся согреться.

Она открыла сумку, которую унесла с собой Людмила, вынула оттуда шерстяной шарф и расстелила на сухом клочке земли у самого ствола дерева. Втроем они уселись на подстилку — мать посредине, а дети по бокам — и прислонились друг к другу.

— Мама, почему этот дядька напал на нас? — спросил Борис. — Я не ожидал от него такого...

— Бандит, поэтому и напал... Разбойник...

— Замолчи, Борис! — прикрикнула на брата Людмила. — Мама устала, ей отдохнуть надо.

— А ты, Люда, говорила, что он нас перевезет на советский берег...

— Он и перевез... Замолчи же наконец!

— Идите ко мне ближе, — Александра Сергеевна расстегнула свой жакет, развела в стороны полы и укрыла ими спины своих детей. Те, почуяв материнское тепло, уткнулись в него носами и почти сразу же сонно засопели.

«Ну вот я и лишилась всего, из-за чего бежала сначала из Багдада, а теперь из Кишинева...» — с невероятно противоестественным спокойствием думала Александра Сергеевна, удивляясь, что от постигшего ее крушения всех надежд, от предательства и горя еще остается живой. «Лишилась при обстоятельствах, которых меньше всего опасалась. Стоило ли бежать, чтобы так дорого заплатить за это... Впрочем, стоило — ответила она сама себе, — стоило быть ближе к маме, к братьям. А в дальнейшем надо добиться того, что ни в Багдаде, ни в Кишиневе не было возможным, — добиться безопасности и уцелеть. Наши жизни — вот настоящая цена побега, а отобранные у меня драгоценности — это всего лишь потеря. Увы, безмерно горькая, невосполнимая...» Так успокаивала она себя, чтобы сохранить рассудок и бьющееся сердце, чтобы не сойти с ума и не погибнуть от взрыва внутренней боли.

Тем временем дождь прекратился, с неба сошла облачность, на нем прорезались сначала отдельные звезды, а потом и целые созвездия. Задумчиво проплывала над землей Большая медведица, под ярким Арктуром скромно засветилась Дева, украшенная Спикой, словно розой в роскошных волосах.

Знакомые картины неба немного успокоили Александру Сергеевну, а прекращение дождя показалось обещанием удачи, хотя бедная женщина, ограбленная и избитая, совсем не представляла, в чем эта удача могла состоять. Конечно, по сравнению с только что пережитым любое другое развитие событий будет казаться удачей.

Удача, какое хорошее слово, от него струится тепло и уют, — подумала Александра Сергеевна. С тем устало прикрыла глаза и, как после долгого страдания, глубоко вздохнула.

<p><strong>Советское милосердие</strong></p>

Внезапно она проснулась, услышав шаги и тихие мужские голоса. Прислушалась — говорили по-русски, причем шли в сторону вишни, к ним. Родная речь надеждой тронула сердце притаившейся под ветвями женщины, но лететь ей навстречу, как сделала бы еще несколькими часами раньше, она остереглась. Хоть и забирать у нее уже было нечего, но предела злодеяниям, как оказалось, нет...

— Никого нет, товарищ старший пограничного наряда, — бубнил глуховатый голос. — Померещилось вам. Извиняюсь....

— Где-то здесь... — настаивал более звонкий голос. — Я тебе говорю, Фома ты неверующий, что отчетливо слышал кряхтение и тяжелые шаги. А еще плеск води... Меня, брат, не обманешь.

— Проверим, конечно, — согласился глуховатый голос. — Хотя в данный промозглый холод, как говорится, хозяин собаку из дома не выгонит... А вы меня безжалостно сюда потащили.

— Отставить разговорчики! — прикрикнул тот, кто был старшим пограничного наряда. — Контрабандисты балуют у нас, брат, — вот что. А это ведь фактическая контрреволюция. Понимаешь? Никак я их не поймаю... А надо бы поймать!

— А я везучий и сейчас у нас все получится, — вроде в насмешку сказал «Фома неверующий». — Не отчаивайтесь, товарищ Поленов.

Это пограничники, — вдруг поняла Александра Сергеевна. Наши!

— Эй, мы здесь... — робко позвала она. — Мы под деревом. Помогите!

Через несколько минут их вели на пограничную заставу, и всю дорогу Александра Сергеевна просила, чтобы им оказали медицинскую помощь и дали поспать.

— А я пить хочу, — несмело сказал Борис. — У меня во рту пересохло. Дайте попить!

Перейти на страницу:

Все книги серии Эхо вечности

Москва – Багдад
Москва – Багдад

Борис Павлович Диляков еще в младенчестве был вывезен в Багдад бежавшими из-под махновских пуль родителями. Там он рос крепким и резвым, смышленым мальчишкой под присмотром бабушки Сары, матери отца.Курс начальной школы в Багдаде прошел на дому, и к моменту отъезда оттуда был по своему возрасту очень хорошо образован. К тому же, как истинный ассириец, которые являются самыми одаренными в мире полиглотами, он освоил многие используемые в той среде языки. Изучение их давалось ему настолько легко, что его матери это казалось вполне естественным, и по приезде в Кишинев она отдала его в румынскую школу, не сомневаясь, что сын этот язык тоже быстро изучит.Но в Кишиневе произошла трагедия, и Борис Павлович лишился отца. Вся его семья попала в сложнейшую жизненную ситуацию, так что вынуждена была разделиться. Бабушкина часть семьи осталась в Кишиневе, а Александра Сергеевна с детьми в мае 1932 года бежала через Днестр в Россию, где тоже должна была срочно скрыть любые следы своей причастности и к Востоку, и к Багдаду, и к семье ее мужа.

Любовь Борисовна Овсянникова

Историческая проза
Багдад – Славгород
Багдад – Славгород

АннотацияБорис Павлович Диляков появился на свет в Славгороде, но еще в младенчестве был вывезен в Багдад бежавшими из-под махновских пуль родителями. Там он рос крепким и резвым, смышленым мальчишкой под присмотром бабушки Сары, матери отца.Курс начальной школы в Багдаде прошел на дому, и к моменту отъезда оттуда был по своему возрасту очень хорошо образован. К тому же, как истинный ассириец, которые являются самыми одаренными в мире полиглотами, он освоил многие используемые в той среде языки. Изучение их давалось ему настолько легко, что его матери это казалось вполне естественным, и по приезде в Кишинев она отдала его в румынскую школу, не сомневаясь, что сын этот язык тоже быстро изучит.Но в Кишиневе произошла трагедия, и Борис Павлович лишился отца. Вся его семья попала в сложнейшую жизненную ситуацию, так что вынуждена была разделиться. Бабушкина часть семьи осталась в Кишиневе, а Александра Сергеевна с детьми в мае 1932 года бежала через Днестр в Россию, где тоже должна была срочно скрыть любые следы своей причастности и к Востоку, и к Багдаду, и к семье ее мужа.

Любовь Борисовна Овсянникова

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза