Багдадская встреча. Миссис Макгинти с жизнью рассталась. После похорон

Вот что озадачило и смутно встревожило Элен Эбернети в момент, когда вы обронили свой роковой намек. Что-то показалось ей неладным. Вчера вечером, когда Розамунд Шейн тоже сделала одно крайне неожиданное для всех замечание, я собственными глазами убедился, что происходит в подобных случаях: все присутствующие обязательно смотрят на говорящего. Это неизбежная психологическая реакция. Следовательно, когда миссис Лео ощутила «что-то неладное», это имело отношение к Коре Ланскене. Я думаю, после вчерашних разговоров о «зеркальном отражении» и «взгляде на себя со стороны» миссис Лео, сидя перед зеркалом, задумалась о Коре, вспомнила ее привычку склонять голову к правому плечу и машинально повторила это движение. Но отражение в зеркале показалось ей каким-то странным. Вот тут-то она и поняла, что именно озадачило ее в день похорон. Миссис Лео попыталась найти объяснение. Одно из двух: либо Кора с годами приобрела привычку склонять голову к другому плечу, что крайне маловероятно, либо Кора не была Корой. И то и другое представилось ей одинаково абсурдным, но, тем не менее, она решила сразу же сообщить о своем открытии мистеру Энтуислу. Однако кто-то, привыкший вставать рано, был уже на ногах, последовал за ней, услышал начало разговора и, опасаясь возможного разоблачения, ударил ее по голове тяжелым мраморным стопором для двери.

Пуаро помолчал и добавил:

— Кстати, мисс Джилкрист, могу сообщить вам, что сотрясение мозга у миссис Элен Эбернети не столь уж серьезное. Вскоре она сможет сама все рассказать.

— Никогда я не делала ничего подобного! — возмущенно воскликнула мисс Джилкрист. — С вашей стороны просто грешно возводить на меня такую напраслину!

— Это были вы… в тот день, — внезапно заговорил Майкл Шейн. — Как это я не сообразил раньше? У меня было смутное ощущение, что где-то я вас уже видел, но, естественно, никто ведь не приглядывается к… — Он умолк.

— …К какой-то компаньонке, — закончила за него мисс Джилкрист. Голос ее слегка дрогнул. — Серая рабочая скотинка. Вечная прислуга! Но продолжайте свою фантастическую историю, мосье, прошу вас.

— Намек на убийство, оброненный на похоронах, был, конечно, лишь первым шагом, — вновь заговорил Пуаро. — У вас было в резерве еще кое-что. В любой момент вы были готовы признаться, что подслушали разговор Ричарда с сестрой. На самом деле он, несомненно, сказал ей, что жить ему осталось недолго, и в этом смысл загадочной фразы в письме, которое он написал Коре, вернувшись домой. Другой вашей блестящей выдумкой была «монахиня». Монахиня, вернее, монахини, заглянувшие в коттедж в день дознания, подсказали вам этот лейтмотив, которым вы воспользовались, чтобы подслушать телефонный разговор Мод Эбернети с Элен, находившейся в Эндерби. Он же пригодился вам как один из предлогов для того, чтобы сопровождать мистера Тимоти Эбернети и его жену в Эндерби и выяснить, на кого падают подозрения. Что же касается довольно серьезного, но неопасного для жизни отравления мышьяком, то это старая уловка, которая, собственно, и заставила инспектора Мортона заподозрить вас.

— Ну а картина? — спросила Розамунд. — Что это была за картина?

Пуаро медленно развернул телеграмму.

— Сегодня утром я позвонил мистеру Энтуислу и попросил его отправиться в Стэнсфилд-Грейдж. Там, действуя по поручению самого мистера Эбернети, — тут Пуаро устремил непреклонный взгляд на Тимоти, — он должен был отыскать среди картин, принадлежащих мисс Джилкрист, одну с изображением Польфлексана и увезти ее под предлогом изготовления рамы как сюрприза для мисс Джилкрист. Вернувшись в Лондон, мистер Энтуисл, как ему было поручено, доставил полотно мистеру Гатри, которого я заранее предупредил телеграммой.

Йод торопливо намалеванным эскизом, когда его смыли, оказалась другая картина. — Пуаро поднес телеграмму к глазам и прочел вслух: — «Безусловно, Вермеер[276] Гатри».

Внезапно, словно подталкиваемая какой-то неведомой силой, мисс Джилкрист разразилась потоком слов:

— Я знала, что это Вермеер. Я сразу догадалась! Ей это и в голову не пришло! Вечно рассуждать о Рембрандтах, об итальянских примитивистах и не разглядеть Вермеера под самым своим носом! Всегда разглагольствовать об искусстве, ничего в нем не смысля! Она, если хотите знать, всегда была дурой каких мало. Без конца до тошноты рассказывала об этом самом Эндерби, о своем детстве, о Ричарде, Тимоти, Лауре и всех остальных. У этой семейки денег куры не клевали, всегда у этих деточек все было только самое лучшее, как же иначе?! Вы представить себе не можете, какая тоска была выслушивать все это — час за часом, день за днем. Да еще поддакивать: «Да, миссис Ланскене», «Да что вы, миссис Ланскене». И делать вид, будто тебе интересно, а на самом деле умирать от скуки. И знать, что никакого просвета в жизни уже не будет… И вдруг — Вермеер! Недавно я читала в газетах, что какую-то картину Вермеера продали на днях за пять тысяч фунтов!

— И вы убили ее, да еще так зверски… ради каких-то пяти тысяч? — Вопрос Сьюзен звучал так, словно она не верила собственным ушам.