Багдадский вор. Посрамитель шайтана. Верните вора!

– И я, – признал Ходжа, хлопая друга по спине. – У меня больное сердце, мне снились дурные сны, а один голубоглазый немусульманин ещё и разбудил посреди ночи пообщаться на тему этичности кражи светильника у духовного лица… Но простите за болтовню, что же привело вас к нам, ничтожным?

– Мама, можно я их убью?! – счастливо выскочило из-за подола богатырши милое дитя, и могучая аль-Дюбина смущённо потупила оленьи очи…

– Ну… собственно… вот… не могли бы вы… То есть нам с Ахмедом очень надо сегодня решить кое-какие неотложные дела. Он поедет к кади, разобраться с налогами и процентами, а я отправлюсь в пригород, догнать караванщиков, забывших оплатить нам товар. Это ведь очень важно, понимаете?

– Нет! – в один голос взвыли Оболенский и Насреддин, прекрасно поняв, что от них хотят. – Мы не можем! Мы тоже очень заняты! Нам никак! Мы вообще её боимся-а-а!!!

– Амука – милейшая девочка…

– А то мы не знаем?!!

– Она будет вас слушаться. Правда, о моя кареглазая жемчужинка? Ну-ка, скажи двум добрым дядям «да»! Вот видите, она хорошая?!

Угу. Как же… В ответ малышка так улыбнулась и провела себе ногтем под горлом, гася на корню все последние сомнения и надежды, что сразу стало понятно – никто так НЕ ЗНАЕТ своих же детей, как их любящие родители. Но и, с другой стороны, никаких возможностей отказаться от навязанного ребёнка у нашей преступной парочки по-любому не было. Ирида аль-Дюбина так умоляюще смотрела им в глаза, одновременно закатывая рукава и клятвенно обещая:

– Она будет вас слушаться, уважаемые! Клянусь выдранной по волоску бородой святого Хызра!

Мстительный, исподлобья, взгляд девочки говорил о том, что она как минимум принимала в этом участие…

– Всего лишь до вечера!

И Лев, и Ходжа, мрачно переглянувшись, честно признали, что до вечера могут и не дожить…

– Она мало ест, никого не обижает и никуда от вас не убежит!

Последняя надежда оставить малолетнюю разбойницу где-нибудь при медресе почила в бозе на углу мусульманского кладбища…

– Вы настоящие друзья нашего дома! – Пылкая Ирида так обняла обоих соучастников, что у них затрещали кости. – Ахмед меня отговаривал, но я всегда верила в благородство ваших сердец! Да благословит Аллах вашу доброту и любовь к детям! Приведёте Амударью домой до заката. Опоздаете – пришибу…

Когда фигура первой феминистки Востока скрылась за углом, Лев вдруг осознал, что кто-то взял его за руку.

– Я с тобой, Багдадский вор! Где плохие?

– Ходжа, забери от меня эту камикадзе!

– А почему я? Ты, кажется, ей понравился.

– Потому что мне, между прочим, надо кое-куда слетать и кое-что спереть, если ты не забыл! – прошипел бывший москвич, страшно вращая глазами. – Вот и побудь с ребёнком, пока я быстренько смотаюсь туда и обратно!

– Ты моей смерти хочешь, что ли?! – взвыл домулло, и малышка согласно поддержала его:

– Вот этого дядю надо убить? Я убью!

Примерно полчаса, пока правоверные мусульмане возвращались с утренней молитвы, два главных героя нашего повествования орали друг на друга, как коты на крыше, а маленькая улыбчивая девочка, щуря смешливые глаза, прыгала вокруг них на одной ножке и, размахивая кривым деревянным мечом, распевала в голос: «Бум-балаки-дон!» Поняв, что кулаками и голосом ничего не решишь, соучастники были вынуждены сесть и думать…

– А если попросить Рабиновича? – наугад бросил Лев, и Ходжа вдруг радостно закивал:

– Воистину, о мой преступный собрат с большим сердцем и широкой душой, какое же дитя откажется прокатиться на живом ослике?! Купим ей лепёшку, чтоб не голодала, а Рабинович с эмиром уж как-нибудь на пару управятся с одной-единственной девочкой!

Соучастники церемонно пожали друг другу руки, найдя наконец-то компромиссное решение наболевшей проблемы. Мнение маленькой дочки Ахмеда и Ириды аль-Дюбины в расчёт не бралось, кому оно интересно…

– Значит, слушай сюда, брат мой лопоухий…

– Воистину! – подтвердил Ходжа.

– В смысле, ты намекаешь, что я брат ослу?! – Оболенский вынужденно отодвинул внимающую морду Рабиновича и, нахмурив брови, развернулся к Ходже.

– Почтеннейший, мне глубоко до минарета наизнанку (если ты уловил изящество моего пассажа), кем и зачем ты приходишься моему ослу, – ни капли не испугавшись, ответил тот. – Но имей в виду, он – мой осёл! Что, разумеется, не мешает ему быть твоим родственником.

– Так, короче, не слушай этого узкоглазого дауна, – ровно предложил серому ишаку бывший помощник прокурора. – Твоя задача на сегодня – изображать во всей красе деревянную лошадку на карусели. То есть поступаешь в распоряжение вон той маленькой мясорубки с ручкой и катаешь её до вечера, пока сама не свалится и не уснёт. Задача ясна?

Если бы серый ослик мог ответить «яволь, майн фюрер», наверняка бы он так и сделал. Увы, говорить Рабинович не умел, немецкого не знал, а посему просто отсалютовал передним копытом. Домулло попытался было влезть с комментариями, но быстро понял, что это не в его интересах, и лишь с поклоном уточнил:

– Но великий эмир Сулейман аль-Маруф не будет против?