Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики

И она стала его женщиной. Ее тело говорило о любви и доверии, как ни одно из тех, что доводилось познать Костнеру прежде. Там, на открытой всем ветрам воображаемой равнине, она ответила его желанию, и он обладал ей так полно, как не доводилось ему прежде. Она воссоединилась с ним, приняла его, причастилась его крови, его мыслей, его разочарований, и он вышел очистившимся и восславленным.

— Да, я могу ввериться тебе, ты мне желанна, я твой, — шептал он ей, когда они лежали рядом в неясном и беззвучном нигде, во сне. — Я твой.

Она улыбалась улыбкой женщины, что верит в своего мужчину, улыбкой избавления и надежды. И Костнер проснулся.

Большой был снова водружен на место, толпу отогнали за ограждение из бархатных шнуров. Несколько человек уже сыграли на автомате, но выигрыша не было.

Стоило Костнеру войти в казино, «наблюдатели» пришли в готовность. Пока он спал, они успели обшарить его одежду в поисках проволочек, «острог», «блесен» или «бумерангов». Ничего.

Костнер направился прямо к Большому и стал его рассматривать. Хартсхорн был уже там.

— Выглядите вы усталым, — мягко заметил он, глядя в утомленные карие глаза.

— Немного есть, — Костнер попытался улыбнуться; не вышло. — Забавный я видел сон.

— Да?

— Ну... о девушке... — он решил не договаривать.

Хартсхорн понимающе улыбнулся. Соболезнующе, сочувственно, понимающе:

— Девушек в этом городе тьма. С вашим-то выигрышем найдете какую-нибудь без всякого труда.

Костнер кивнул и опустил в прорезь первый серебряный доллар. Дернул рукоятку. Барабан завертелся со скоростью, о которой Костнеру и слышать не приходилось, и вдруг все косо понеслось — когда он почувствовал, что желудок опалило огнем, когда голова рухнула на тощую шею, глаза выжгло изнутри. Раздался леденящий душу вой — вой измученного металла, экспресса, вспарывающего воздух своим стремительным движением, вой сотни зверьков, заживо выпотрошенных и разорванных в куски, невероятной боли, ночных ветров, срывающих вершины с нагромождений лавы. И еще — плач и причитания голоса, что уносился отсюда в слепящей вспышке света, безудержно стеная:

«Свободна! Свободна! Небо ли, Ад ли, неважно! Свободна!»

Вопль души, освобожденной из вечной тюрьмы, джинна, выпущенного из запечатанного сосуда. И в унылый беззвучный миг вне времени Костнер увидел, как барабаны зафиксировались, и в последний раз заметил результат — один, два, три. Голубых глаза.

Но получить по своим чекам ему было не суждено.

Толпа вскрикнула в один голос: Костнер стал клониться и упал лицом вниз. Одинокий и в смерти.

Большой сняли. Слишком многих игроков раздражало само его присутствие в казино — он приносил несчастье. Вот его и сняли и вернули компании-изготовителю с точным предписанием: подлежит переплавке. Не попади он в руки мастера, который готов был сбросить его в печь, никто бы и не обратил внимания на последние показания Большого.

— Смотри, до чего чудно, — сказал мастер рабочему, ткнув пальцем в три стеклянных окошка.

— Никогда не видел выигрышных полосок такого типа, — согласился рабочий. — Три глаза. Должно быть, старая модель.

— Что ж у всех старых уловок не упомнишь, — сказал мастер, опуская краном автомат на ленту ведущего в печь конвейера.

— Да, надо же, три глаза. Три карих глаза. — Он включил рубильнику и автомат отправился по ленте в ванну расплавленного металла, в пылающую адским пламенем печь.

Три карих глаза.