С полдюжины Хартсхорнов го сливались в одного, то выходили друг из друга. И — голос Мегги.
— Мистер Костнер?
Голос Хартсхорна словно просачивался сквозь слой ила, толстый, как рулон бархата. Костнер уже не пробовал вновь сфокусировать зрение. Отчаянно уставшие карие глаза принялись блуждать.
— Вам известно, что это за автомат? — говорил Хартсхорн. — Странная с ним приключилась история недель шесть назад.
— Какая же?
— Да девушка скончалась, играя на нем. Дернула рукоятку, и тут с ней случился сердечный приступ, удар; так она и умерла на полу у автомата.
Костнер немного помолчал. Ему отчаянно хотелось спросить Хартсхорна, какого цвета были глаза у той девушки, но он боялся, что ему ответят: голубые.
Заговорил он, уже взявшись за ручку двери:
— Напрашивается вывод, что с этим автоматом вы попали в полосу невезения.
— Или что она может не сразу оборваться, — на сей раз улыбка Хартсхорна была какой-то загадочной.
Костнер почувствовал, как сжались челюсти.
— Вы имеете в виду, что и я могу умереть и это не было бы неудачей?
Улыбка Хартсхорна превратилась в некий неизменный знак, навсегда запечатленный на лице: «Спите спокойно, мистер Костнер».
— Здравствуй, вот и кончились долгие мои странствования.
— Я Мегги. Я люблю тебя. Я дождалась тебя.
— Спасибо. Это от женского интереса.
— Я Мегги. Я выбрала тебя, потому что нужна тебе. Тебе уже давно кто-то нужен.