Багряная летопись

Я всесторонне постарался осмыслить обстановку. Все говорит за то, что наш отход за Волгу только усилит Колчака, да и не его одного, но и Деникина и Юденича. Единственное, что может выручить, спасти республику, это сильный контрудар во фланг наступающей армии Ханжина. Исходя из этого, я выработал предложение для командования фронта. Прошу вас смотреть на эту схему… — И Фрунзе пункт за пунктом зачитал свои план. — Теперь я прошу ваши коррективы, вашу критику для того, чтобы решение, которое мы примем, перепечатать и отослать Каменеву и Гусеву, а также в штаб Главкома.

Развернулось тщательное, придирчивое, всестороннее обсуждение плана контрудара. Огромная эрудиция Новицкого, политический опыт Куйбышева, каменное упорство и железная последовательность Берзина — все эти незаурядные качества друзей-единомышленников были брошены на то, чтобы предусмотреть ожидаемые и неожиданные последствия проекта Фрунзе.

В увлеченной работе опять полетел час за часом. Каждый внес свои конкретные замечания, свои уточнения.

Была учтена приближающаяся распутица, уточнены количество и качество резервов, определены запасы артиллерии, оружия, боезапасов, снаряжения, предусмотрен, по предложению Новицкого, возможный удар Ханжина севернее Оренбурга на реке Салмыш и многое другое.

— Товарищи, — встал Фрунзе. — В итоге мы можем принять решение. Федор Федорович, записывайте…

Когда Новицкий кончил писать, Куйбышев попросил слова еще раз:

— У нового плана много достоинств. Немаловажным, в частности, является то, что на первых порах мы обходимся внутренними силами, за счет некоторой перегруппировки четырех армий. Но поручать проведение этого плана в жизнь кому-то другому, а не Михаилу Васильевичу, — значит рисковать успехом. Я за этот план, но в том случае, если руководство будет поручено именно вам, Михаил Васильевич.

— Мне? — улыбнулся Фрунзе. — Я же только начинающий командарм. Нет, это дело руководства фронта.

— Михаил Васильевич, а ты грамотный? Газеты читаешь? — с ленцой спросил Берзин. — Ах, читаешь? Значит и решения Восьмого съезда читал. А там сказано, что комиссары и прочие политические руководители есть самая соль и сердцевина у нас в армии, что их надо слушаться, уважать. А ты с Куйбышевым споришь, нехорошо.

— Я буду настаивать на своем мнении, — энергично продолжал Куйбышев. — Более того: значение задуманной операции чрезвычайно велико. Нам понадобится поддержка центра. План Михаила Васильевича в корне противоречит предложениям Троцкого и Вацетиса, а в их принципиальности, в способности отказаться от своего ради чужого, лучшего, я не уверен. А ведь решается судьба революции! Поэтому я предлагаю копию плана отправить, помимо всего прочего, и Ленину — нашему политическому, государственному и военному руководителю.

— У меня есть важное сообщение в связи с необходимостью изготовить копии плана, — твердо и решительно произнес Новицкий.

— Да? — Фрунзе устало закрыл глаза.

— Я убежден, что в нашем штабе действуют враги!

— У нас в штабе? — Все живо повернулись к нему.

— Не только действуют, но и наглеют месяц от месяца… — Новицкий откашлялся, поправил пенсне и подробно рассказал историю с крестиком и надписью на нем. Он вынул крестик, положил его пород Фрунзе, и все поочередно с любопытством осмотрели вещицу.

— А вчера в папке для доклада я обнаружил бумагу с предложением мне вступить в союз «Освобождение России», оставаясь на своем посту. За одно лишь согласие мне предлагается чек в сто тысяч долларов с оплатой в любом европейском или американском банке, а по выполнении их задании — еще такая же сумма. В случае отказа, видите ли, мне грозят смертью. — Новицкий положил перед Фрунзе письмо.

— Н-да, основательно за вас взялись, Федор Федорович, — протянул Берзин. — И мытьем и катаньем…

— Смотрите-ка, до чего широко идут: и организация покушения на командарма, и попытка подкупа его помощника, — заметил Куйбышев.

Фрунзе посмотрел на часы: пятый час — снял трубку:

— Начальника особого отдела. Товарищ Валентинов? Да, Фрунзе. Разбудил? Не ложились? А ведь ночью спать следует. Что я сам? Я в порядке исключения. Прошу прибыть в штаб.

Валентинов — молодой и широкоплечий блондин в кожаной куртке — явился через несколько минут; с улыбкой, без удивления поприветствовал собравшихся. Фрунзе протянул ему крестик и письмо:

— Полюбуйтесь, пожалуйста, как кто-то атакует товарища Новицкого. — Голос командарма стал жестким и требовательным. — И будьте любезны сказать, как долго в нашем штабе будут орудовать враги!

Валентинов бегло осмотрел крестик, без особого интереса отодвинул его в сторону:

— Эта история нам давно известна, — и внимательно принялся читать письмо.

— То есть, как это «давно известна»? Федор Федорович только что доложил мне о ней!

— Да, известна, товарищ командарм. Наш человек наблюдал, как Ольхин вешал этот крестик на ручку двери товарища Новицкого.

— Ольхин? Из административно-хозяйственного отдела?! — воскликнул Фрунзе. — Почему же вы не доложили об этом мне и не арестовали негодяя? Это что — головотяпство?