Багряная песнь (СИ)

Бич щелкнул в воздухе, запахло грозой и медью, и от первого выстрела Энгвара ему пришлось отпрыгнуть.

Стрела не задела его лишь чудом.

Второго выстрела уже не случилось. Мелькор взмахнул бичом еще раз и тугая ярко-рубиновая нить, сияющая от огня, обвилась вокруг тела Энгвара. Майа выронил лук, вскрикнув, пошатнулся – и сорвался с уступа, на котором стоял, когда он дернул за рукоять изо всех сил.

Он слышал странный хруст, с которым тело Энгвара упало наземь. Кристаллы, торчащие из его рук и ног, обломались, но крови не текло – остались лишь блестящие ровные сколы. От венца на голове осталась едва ли половина.

«А теперь ты ответишь мне за все. За сломанную руку, за мою крепость, за моего мужчину, за все дерьмо, которое принес твой проклятый камень!»

Майа хрипел и шарил руками по земле, будто пытаясь найти опору для расшибленной головы. Он мстительно обмотал его руки бичом балрога, оставив на них широкие выжженные полосы – такая хватка, что не вырваться.

Айну дернул Энгвара за шиворот здоровой рукой, ухватив то, что еще осталось от брони майа, и потащил по земле, словно мешок.

К кристаллу каранглира, что возвышался среди пещеры.

«Я сделаю с тобой такое, ублюдок, что еще никому не приходилось пережить».

– Знаешь что, Энгвар? – Мелькор говорил зло и весело, невзирая на то, что голос хрипел от боли. – Я знаю, во что тебя превращу! Ты ничто – и станешь ничем! – Энгвар захрипел, и он со всей силой ударил ему каблуком по горлу.

А затем наклонился над майа, глядя тому в глаза – красные, ошалевшие от ужаса и боли от стягивающего руки огненного бича.

– Ну что, Энгвар? – Мелькор оскалился. – Ты все еще помнишь, как меня зовут?

Майа непонимающе уставился на него, попытался захрипеть – и получил еще один удар сапогом.

– Говори! – рявкнул Мелькор. – Произнеси мое имя, сука!

– Мелькор! – Энгвар выплюнул его через хрип.

Он расхохотался и врезал Энгвару сапогом по зубам.

«Я же обещал, в конце концов».

И еще раз. Рот Энгвара превратился в блестящее кровавое месиво.

Он затащил майа поближе к кристаллу каранглира и швырнул сопротивляющееся тело на сверкающий камень. Зажмурился от ослепительного света и нестерпимого звона в ушах, вторящего боли в сломанной руке.

Энгвар пытался выбраться из ловушки, но слишком ослаб после двух ударов по голове.

«Вот и хорошо».

– А знаешь, Энгвар, – он надеялся, что предатель его слышит. – Я сделаю из твоей души лекарство от заразы, которую ты принес – и ты должен гордиться этим. У тебя, правда, не останется ни разума, ни души, которые могут что-то чувствовать.

«Хватит. Пора заканчивать».

Мелькор остался перед ослепительно алым кристаллом, обжигающим взгляд. И впервые с того момента, как оказался в Фелуруше, прикоснулся к ядовитому каранглиру, преодолевая собственное отвращение.

Он заставил себя прислушаться, почувствовать нити, сплетающиеся от сердца к каждому заболевшему, в котором рос каранглир.

А затем выдохнул и начал петь.

Первая нота прозвучала осторожно и тихо, а Энгвар взвыл, чувствуя его намерения – теперь уже на собственной шкуре.

Он не желал тратить одни лишь собственные силы и собирался использовать Энгвара, словно резервуар – почву для диссонанса в том резонаторе, который майа вырастил из убитого балрога. Вытягивал из его души те ноты музыки, которые когда-то принадлежали тому существу, которым был Энгвар.

В конце концов, он ничего не умел, кроме как вносить Диссонанс в гармонию. Даже если нечто, с чем он работал, изначально обладало дисгармонией как естественным свойством.

Каранглир, раскинувшийся под Ангбандом чудовищной сетью, прислушался к его дару жадно. Поначалу он вел мелодию обманчиво легко и согласно с всепожирающим желанием кристалла поглощать и присоединять к себе, превращать в себя все, прорасти до корней мира, обратив в кусок красной мерзости даже сердце Арды и ее жилы, выбросить свои лапы в пустоту и заполнить ядом и ее.

Мелькор поймал его и зациклил ритм. Бесконечное желание расти, обращенное само на себя, стало ничем, закольцованным блужданием по кругу. Обманкой, которая кажется сама себе растущей – а на деле всегда ползет по кругу, кусая себя же за хвост.

Даже удивился, что его обман не встретил сопротивления.

«Мы обнаружили твое вмешательство, чужак».

Ему противостоял кто-то больший, чем простая песня каранглира. Кто-то больший и враждебный, кто обитал по другую сторону в огромном мире, откуда черпал силы каранглир.

И куда более умный, чем Энгвар и зараженный камень.

Он пел, чувствуя, как схлестывается с теми, другими, кто тоже умел менять песню, звучавшую в основах мира.

«Нет. Вы не сильнее. Вы не могли создать этот мир – вы всего лишь живете в нем».

Он чувствовал, как вспыхивает болью рука, как тело сопротивляется вмешательству и вторжению в разум, отвечая спазмами сведенных мышц – такими сильными, что хотелось кричать. Будто бы его ноги и руки заставили напрячься до окаменения и впрыснули в них боль, словно кислоту.

Вопли Энгвара, раздираемого между двумя песнями, слились с его музыкой.