Бывший вход в «собачью палату» для гиен открыли во время последних раскопок Большой палаты, что дало археологам доступ на более низкий уровень. Трудно представить, но и неандертальцы, и более поздние виды человека жили в пещерах бок о бок с гиенами – делили с ними эту природную бойню во все эпохи своего обитания в ней. Эти крупные твари размером с африканского льва должны были давно вымереть.
В «собачьей яме» наряду с костями лошадей, шерстистых носорогов, бизонов и большерогих оленей (добычей, которую завалили и затащили через расселину в земле) обнаружили и обгрызенные кости людей – поздних жителей пещеры, как и в случае с более старшими неандертальскими останками. Костей было много.
Как показала экспертиза, многие из этих останков грызли зубы гиен в жуткой подземной тьме: растерзав тело, кости разбивали и высасывали питательный мозг.
Но не только это связывало неандертальцев и отвратительные находки, датированные 12 000 г. до н. э. На пресс-конференции в Плимуте и на первой выставке рассказали, что люди ели друг друга так же, как их собачьи господа – своих подданных. Все три периода, что люди населяли пещеры, они словно учились у хищника высшего уровня.
«И я слышу ветер. В пещере – люди вокруг огня. Кругом все черное и красное, по потолку ходят тени… Красные лица, морщины, белые глаза… сумасшедшие глаза, закатываются…
И тут я слышу их – чертей. Они идут в темноте. Это ад? Я каждый раз спрашиваю себя, как просыпаюсь: я вижу во сне ад?
Черти всегда идут к женщине, которая сидит на корточках перед своими детьми в углу, а они, грязные, за нее хватаются. Она ищет выход… Эту женщину с детьми красные люди отдали чертям.
Черти, они как тени, от них огонь гаснет, но все равно их видно. Длинные, ходят на задних ногах. Повсюду в дыму голоса чертей. Камни мокрые – красные и мокрые.
Черти смеются по-человечески и рычат по-собачьи – низко, жутко. Воют, свистят, смеются вместе с ветром…
Детей… они… трясут детей во рту…
Это ад. Я вижу ад каждую ночь».
Когда Мэтт рассказывал Кэт о своих кошмарах, она их живо представляла. Кэт они тоже снились, хотя она почти их не помнила – только размытые красно-черные пятна, бешеные движения и крики. У них с Мэттом Халлом сны были одинаковые.
«Дети. Детский плач». Совершенно всё из того, что описывал Мэтт Халл, пережила и Кэт. Все, что она подавляла в собственном беспокойном сне после пресс-конференции в Плимуте, от рассказа Мэтта просто прояснилось, и все.
Кэт захотелось воды, она стала искать, где бы сесть. Тут Стив выразил неудовольствие учителем шестого класса поблизости – тот неутомимо разглагольствовал перед своими учениками в форменных пиджачках:
– Этому топором в зубы не помешало бы.
– Ш-ш-ш. Пойдем выпьем чего-нибудь.
11
– Вы в порядке? – спросил чей-то голос поблизости. Хелен промокнула нос и глаза салфеткой, которую подавали с кофе. Ее ноги устали, она не спала ночью и скучала по дочери – все это внесло свой вклад, но в первую очередь ее взволновала выставка, причем таким образом, какого Хелен совершенно не ожидала.
Когда она достигла последнего раздела, мысли вернулись к бородатому лицу злого мужчины со шрамом на глазу, которого Хелен повстречала вчера. Страх запечатлел в ее воспоминаниях всё: как мужчина с той фермы кричит на нее, как хрупкая женщина смотрит вслед, как собака подскакивает, оскалив слюнявые клыки, а ее безумные темные глаза наливаются кровью. До сих пор если Хелен и приходилось попадать в стычки, то только со своей строптивой шестилеткой.
Линкольн и его трагическая, необъяснимая гибель. Поэтому Хелен и приехала сюда: чтобы лучше понять его и попрощаться. Ее брат покончил с собой всего через несколько недель после того, как записал те страшные звуки в карьере по соседству с местом, послужившим источником для этой же выставки. «Плач ребенка. Безжалостное журчание воды. Испуганное животное в пространстве, лишенном света». Инстинкты и воображение Хелен искали связи, которые она не могла рационально объяснить. Кроме того, выставка открыла дорогу, столь же необъяснимо ведущую в сон этой ночи. Хелен не помнила, когда еще ее чувства были настолько же сложными.
Чтобы скрыть свои чувства, она стала глотать воду из бутылки и снова обратила внимание на заговорившего с ней молодого мужчину за соседним столом. На шее у мужчины висели черно-красный ремешок с камерой и шнурок с пластиковым бейджем «Пресса».
Напротив фотографа сидела темноволосая женщина с полным и красивым лицом, глядя на Хелен как будто с неодобрением и осторожностью; хотя, может быть, она просто очень внимательно изучала книгу и бумаги, разложенные на столе, и, выставив щит из вежливости, показывала, что занята работой и не может отвлекаться. Хелен уже видела этих двоих – в Большой палате и на лестнице между разными этажами выставки.