Багрянец

Ведущий оказался агрессивно веселым пьяницей с синюшным лицом и внушительным пузом. Он то и дело утирал пот с желчных челюстей, и большую часть его тирады было не разобрать. Хелен улавливала только обрывки:

– Традиция и семья!.. смысл праздника, да?.. четыреста лет, верите ли!.. Прямо сейчас едет из Диллмута!.. Кабан в сорок стоунов!.. Вся выручка – на благотворительность! Угощайтесь, когда придет время, леди и джентльмены… и думайте обо всех, кого мы зажарили бы вместо него, э-эх!

Перед сценой стоял ряд озадаченных престарелых ветеранов войны в беретах и обвисших, слишком больших пиджаках, украшенных лентами и медалями. Они напоминали преторианцев, засидевшихся на службе на многие десятилетия. Каждый держал в руках пластиковую коробку для пожертвований.

Воздух вздрогнул от рева восторженной публики. Где-то заплакал ребенок. Хелен пошла дальше. Она-то представляла, что посидит в субботу у тихого деревенского паба в компании Кэт и людей, которых знал ее брат.

Хелен прошла туда и обратно по узкой дороге, рассматривая лотки: домашние пирожные, сладости, фургон с мороженым, барбекю, игрушки ручной работы, сидр в глиняных кружках, стол для записи в сельский Земельный фонд, устаревшие сувениры. Она осмотрела все это за пять минут.

Люди вокруг громко и настойчиво веселились, но Хелен ощущала и гнев, натянутый струной: тут и там, особенно возле паба, бурлила пьяная, злая энергия. Она не знала, куда этот гнев направлен, но подозревала, что местные утверждают собственную идентичность, основанную на том, что они знали о прошлом или даже пережили, но помнили выборочно.

Хелен знала этот печальный национализм рабочего класса, у нее дома люди, попавшие в трудные времена, так же затаили злобу, вызванную низкими зарплатами, безработицей, сокращением льгот и пьянством.

С окон и деревянных шестов бессильно и неподвижно свисала дюжина флагов с крестом св. Георгия, придавая празднику странный, скорее всего, непреднамеренный политический привкус. В брикберской бухте люди явно тоже любили флаги.

На улице за пабом было много детских колясок и пожилых людей. После короткой встречи с пьяницами и Крилом присутствие стариков и малышей, запах сахарной ваты и бургеров на гриле успокоили Хелен. Правда, при виде стольких детей под ложечкой у нее засосало и горло невольно сжалось. Хелен купила Вальде пакетик с фруктовым мармеладом у бабушки за одним из лотков на парковке при пабе.

Хелен проверила телефон – еще у входа на праздник она написала Кэт: «Я на месте», но журналистка так и не ответила.

Убравшись подальше от толпы и Крила, который как раз возвращался, Хелен миновала тенистый проулок между общинным центром и методистской церковью и оказалась в небольшом парке.

Здесь на траве прочие развлечения прятались от солнца под пластиковыми навесами. Теснота, влажность и запах пива с главной улицы исчезли – здесь небо было больше, а жара не такая гнетущая, дышать стало легче, пот между лопатками высох. Инфернальный бред человека с микрофоном заглох и отдалился – теперь старые каменные дома сдерживали его грудной рев, хрип и оловянный перезвон речи. Напоследок он провокационно пролаял что-то насчет «зажарить большую свинью!» – словно гордился своим умением шокировать.

В парке пожилой фокусник в видавшем виды костюме доставал из рукава яркие шифоновые платки, контрастировавшие со сморщенными руками. Цепь из ткани закончилась взрывом подарочных пакетиков Haribo, дождем осыпавших детей, стоявших на коленях. Ребята немедленно упали на землю и принялись подбирать, будто они были беженцами и в их лагере только что уронили гуманитарную помощь.

«Самым маленьким ничего не достанется – вон та светленькая девочка вот-вот заплачет. И ты тоже расстроилась бы».

Вальда стояла бы, смотрела на всю эту неразбериху и пришла бы в ярость, заметив, что кто-то нечестно ведет себя и выхватывает у других. Может быть, думала Хелен, она воспитала свою дочь, только чтобы, когда Вальда вырастет, этот несправедливый, нечестный мир ее растерзал?

Внимание Хелен привлек резкий запах дерева и опилок, влажных от мочи. Она отвернулась от фокусника и увидела тюки сена, уложенные вокруг небольших клеток рядом с потрепанными качелями на детской площадке. На соломе сидели дети и гладили кроликов и морских свинок – животных раздавали две женщины в красных рубашках поло. Это Вальде бы понравилось – Хелен так и почувствовала, как отсутствующая здесь дочь висит на руке и тянет к маленькой палатке в белую и красную полосу с надписью: «Сделай себе плюшевого мишку». Хелен потом сделает и возьмет домой.

В ее руке загудел и завибрировал телефон – «Кэт». Сообщение гласило: «На Барроу-стрит полно народу. Я в парке у костра».

Прикрыв глаза рукой, Хелен огляделась. Между площадью, огороженной для запуска фейерверков, и длинной очередью к двум кривобоким мобильным туалетам находилась треугольная куча дров. Рядом на скамейке сидела Кэт.