Багрянец

Однажды во время обеда в школьном лагере Найджел Бакстер, очень глупый и инфантильный паренек, посыпал тарелку Кэт белым перцем. Она сдула перец, тот облаком взлетел ей в глаза, и после этого Кэт двадцать минут ничего не видела. Кожа лица жестоко горела, из носа и глаз рекой текли сопли и горячие слезы. Одна подружка сказала, что ее рот был прямо как у гигеровских Чужих.

Беспомощную Кэт, у которой полностью перестали работать органы чувств, охватывали в равной степени паника и стыд. Это публичное унижение она не забыла до сих пор, и при воспоминании у нее горели щеки. Учительница-практикантка отвела Кэт в туалет, умыла и промыла глаза, но они все равно оставались красными и распухшими целых два дня.

Найджелу Бакстеру это сошло с рук. Кэт не стала рассказывать учителям, кто посыпал ее тарелку перцем: в ее школе стукачество в случае воровства или травли гарантировало всеобщий остракизм до самого выпуска. Это правило, высеченное в камне, помогало только самим малолетним бандитам. Неудивительно – они же его и придумали, и превращали средние классы школы в тюрьму, в отличие от забитых учителей.

На самом деле Кэт нравилась Найджелу, потому он и посыпал перцем ее тарелку. Через год после того случая он даже позвал ее на свидание. Кэт отказалась, но другая девочка, которой Найджел нравился – Олив Ньюмэн, – пришла в такую ярость, что стала травить свою соперницу. Это продолжалось весь восьмой класс, пока Олив не исключили за то, что она пырнула другую девочку в руку ножницами для рукоделия.

В то время Кэт твердо верила: если бы дюжину бандитов обоих полов, вроде Найджела и Олив, убили по дороге в школу, остальные двести детей в ее параллели стали бы и выросли бы гораздо счастливее. Или хотя бы узнали, что такое счастье.

Но справедливость редко торжествовала таким образом: обычно возмездие настигало злодеев слишком медленно, и количество жертв только росло. Кэт решила, что правосудие должно быть гораздо стремительнее. Подобные мысли ее больше не тревожили.

«В твоей жизни, подруга, таких людей было слишком много. И они все по-прежнему с тобой – внутри. Их не забыть. Им это нравится – они любят оставлять впечатление, которое не проходит. Таким образом они сохраняют власть над тобой.

Ты добежала до предела».

Побег – всегда хороший вариант: когда не можешь поступить с другими так, как они поступают с тобой, другого выбора нет – только убежать как можно дальше. Но что, если бежать больше некуда?

Кэт сказала Платку, что плохо себя чувствует.

Они с Бородой только что как раз открыли большую бутылку сидра.

Кажется, ее слова их обрадовали.

Кэт легла в постель, но глаза ее остались открыты.

* * *

Много времени спустя на лестнице послышались удаляющиеся птичьи шаги Платка, стихающие по мере спуска на первый этаж.

Потом вдалеке послышался скрип ее резиновых подошв – та развернулась на кухонном линолеуме, чтобы открыть дверь холодильника. Оба тюремщика Кэт ходили по дому в обуви, что было одной из многих «черных меток», – Кэт всегда требовала снимать в доме уличную обувь.

В самом начале, если кто-то из этих двоих покидал свой пост у спальни Кэт, чтобы сходить в туалет или покурить на кухне (еще одна черная метка), второй занимал его место и смотрел за Кэт из дверного проема; но к четвертому дню это прекратилось. Борода с Платком по-прежнему не оставляли Кэт в одиночестве надолго, но их бдительность упала.

Окна оставались закрыты, а дверь кухни находилась недалеко от входной двери, и тюремщики были уверены, что через них Кэт не выберется; а также, что они смогли настолько ее разбить и подавить (а сделать то и другое им в той или иной степени действительно удалось), что сопротивляться их режиму она не станет.

Но часы тикали.

Кэт перекатилась на край матраса.

Кровать заскрипела – прямо под спальней располагалась гостиная, и каждое движение, даже медленное, отдавалось туда.

Замерев, Кэт перевела дыхание.

На кухне очень вовремя закипал чайник.

Свесив голову над краем постели, она заглянула под нее и увидела дюжину пар обуви: они выстроились, как фаланга воинов в кожаных доспехах с пряжками, ремешками и каблуками. За ними стояли три матовых пластиковых контейнера: в одном лежали банковские счета и финансовая отчетность, в другом – снаряжение и одежда, купленные для единственного раза, когда они со Стивом поехали на природу в палатке; в третьем – записные книжки, дневники и книжки по самосовершенствованию. Рядом с контейнерами лежали одеяло, спальный мешок и три плюшевые зверушки, которых Кэт подарил бывший. Она прятала их от Стива, не в силах решить, оставить игрушки или отдать на благотворительность. «Наверно, ты держишься за свою боль».

А из угла у подножия кровати из-под запасного одеяла выглядывал деревянный ящик. Место не идеальное – эта часть кровати ближе всего находилась к двери, где тюремщики поставили табуретку, но, по крайней мере, ящик стоял близко к краю, и Кэт не нужно будет передвигать все вокруг него, отчего возник бы шум.

Шаги на лестнице.

Кэт вернулась в кровать и перекатилась обратно.