Я не знала, где Вивиан находилась сейчас, в виду того, что она сбежала с Локи в ту ночь, когда освободила его, но я буквально слышала ее смех. Так или иначе, каким-то образом ей удалось убедить Протекторат, что во всех ее деяниях виновна я: во лжи, рассказанной ею; в боли, причиненной ею многим людям; в убийстве подростков, которые совершила она. Я знала, что Вивиан была хорошей актрисой, но то, что случилось, превысило все мои ожидания. Браво, Вив. Еще одно мастерское исполнение.
Я хотела рассказать о Вивиан Линусу, но Метис меня опередила.
– Эти обвинения – чушь полнейшая, – сказала она. – Гвен не Жнец. Мы втроём, включая Рейвен, знаем об этом, и ты бы тоже понял, если бы провел с ней какое-то время. Да даже если бы удосужился спросить нас, прежде чем решил организовать это смешное зрелище в амфитеатре.
Никамедис и Аякс кивнули, поддерживая Метис. Рейвен также махнула рукой в знак согласия, продолжая читать журнал.
– Протекторат сам решит, кем она является или не является, и что она сделала, а что нет, – сказал Линус холодным, спокойным голосом, который с каждым произнесенным словом все больше и больше приводил меня в бешенство. – Очевидно, трое из вас не могут быть объективны, когда дело касается девчонки. Как и мой сын.
Никто не ответил, хотя я почти могла видеть напряженность и гнев, висящие, как туча, над столом и делая все мрачным и безобразным.
– Я ничего плохого не делала, – повторила я, обретя дар речи.
Никамедис сделал шаг вперед и опустил руку на мое плечо.
– Ничего больше не говори ему, Гвендолин. Ни слова больше. Линус забыл упомянуть, что любое сказанное тобой слово может быть использовано против тебя. И поверь мне, когда я говорю, что он использует твои же слова против тебя. В этом он просто мастер.
Линус посмотрел на Никамедиса с негодованием, но я решила послушаться совета библиотекаря и держать рот на замке. Не хотелось влипать в еще большие неприятности, чем уже есть.
Линус скатал пергамент обратно, снял очки и вновь уставился на меня.
– Вот, что будет происходить дальше. Каждый раз при таких серьезных обвинениях, выдвинутых против кого-то, вызывается Протекторат и проводится расследование. Мы будем разговаривать со всеми, кого вы знаете и кто мог бы знать что-либо об обвинениях, выдвинутых против вас. С вашими друзьями, вашей семьёй, вашими одноклассниками, вашими преподавателями – с каждым.
С каждым? Он собирался говорить со всеми, кто знал меня? Ну, это будет довольно короткий список. Конечно, у меня было несколько друзей, но большинство учеников академии знали меня как Гвен Фрост – странную цыганскую девочку, которая касаясь предметов, видела события связанные с ними и которая за хорошую цену могла найти потерянные предметы. Я точно не выиграла бы конкурс популярности, особенно теперь, после собрания. Тем не менее, может быть, это будет не так уж и ужасно.
– Когда доказательства будут собраны, вы будете подвергнуты допросу по найденному материалу и вашим поступкам. После чего группа членов Протектората примет окончательное решение о вашей виновности или невиновности, – продолжил он. – Вы должны знать, что обвинения, выдвинутые против вас, являются одними из самых серьезных, которые я когда-либо видел, особенно для студента Мифической академии. Несмотря на ваш возраст, если вы будете признаны виновной, наказание будет исполнено соответствующим образом. Как минимум, вы будете исключены из академии.
Ладно, возможно, это всё-таки будет не так уж ужасно.
Тем не менее, я не могла удержаться от неизбежного вопроса:
– А что насчет самого худшего? Какое самое худшее наказание, если я буду признана виновной?
Линус посмотрел на меня своими холодными глазами.
– Смерть.
Смерть?
Протекторат и Пантеон могли приговорить меня к смерти за вещи, которых я не совершала?
– Если вас признают виновной по всем пунктам – вас посадят в одиночную камеру тюрьмы Протектората, – объяснил Линус. – И находиться там вы будете до самой казни.
На мгновение мир вокруг меня стал полностью чёрным, будто абсолютная тьма поглотила меня – будто я уже была холодной, мёртвой и похороненной. Я моргнула, и свет вернулся. Зрение прояснилось, но теперь все почему-то казалось более четким, чем раньше. Жёсткая, неподатливая каменная спинка стула врезалась в спину. На столе зловеще поблескивали металлические цепи и наручники. Лёгкая затхлость, всегда витающая здесь в воздухе. Всё это и многое другое буквально атаковало мои разум, по очереди добираясь до мозга, хотя все эти ощущения были быстро заглушены диким биением сердца.