Багряный холод (ЛП)

Я не могла говорить, горло спазмом сжало от эмоций, поэтому я просто кивнула. Метис и моя мама были лучшими подругами во времена, когда еще были студентками Мифа, так что я знала: профессор имела в виду то, что говорила. Я лишь спрашивала себя, чего ей будет стоить вытащить меня из этих неприятностей – если вообще получится.

Я пообещала позвонить Дафне позже, но она сказала, что они с Карсоном, как обычно, будут на утренней тренировке. Попрощавшись с друзьями, я последовала за Метис вверх по ступенькам и на выход из здания математики и естествознаний. 

Между тем, на улице похолодало, а основной двор опустел. Студенты, скорее всего уже давно собрались кто в столовой, кто в библиотеке или в общежитиях и обсуждали сегодняшнее представление.

Профессор провела меня через кампус. Алексей следовал позади. Он не разговаривал. На самом деле, от него не было слышно ни единого звука. Его одежда не шуршала, сапоги не стучали по мостовой, даже изо рта не вырывалось облачков пара, как у меня. Жутко.

Наконец мы добрались до общежития «Стикс» и остановились перед зданием.

– Попытайся расслабиться и как можно меньше думай об этом, хорошо, Гвен? – посоветовала Метис. – Будь уверена мы сделаем всё возможное, чтобы обвинения против тебя были сняты.

Я кивнула. – Попытаюсь. Спасибо. И еще, я хотела бы извиниться за всё это. Никогда бы не подумала... Никогда бы не подумала, что такое может случиться, – и снова горло сжало спазмом; это все, что мне удалось выдавить из себя.

– Знаю. И в этом нет твое вины, ничего из этого – не твоя вина. Не имеет значения, что думает Протекторат. Всегда помни об этом.

Метис сжала мою руку, после чего развернулась и пошла обратно к главному двору. Алексей хотя и последовал за ней, но всё же я не осталась в одиночестве. Перед общежитием, прислонившись к дереву под окнами моей комнаты, стоял Инари.

На нём по-прежнему была надета серая мантия, наряду с его чёрными волосами и тёмными глазами, он казался лишь ещё одной тенью в ландшафте. Похоже, Протекторат не шутил, когда говорил, что за мной будут следить круглосуточно.

Воспользовавшись картой, чтобы открыть дверь общежития, я поднялась по лестнице на третий этаж. В отдельной башенке, возвышавшейся над зданием, располагалась моя комната. К моему удивлению, на коленях перед дверью стояла пожилая женщина. Она держала в руке тряпку, а рядом с ней стояло ведро с мыльной водой.

– Бабушка? – удивилась я. – Что ты там делаешь?

Джеральдина Фрост посмотрела на меня своими фиолетовыми, точно такими же, как у меня, глазами. Должно быть, бабушка приехала сразу же после своих сеансов, потому что она до сих пор была в одежде, которую называла цыганской – белой шёлковой блузке, чёрных брюках и удобных черных туфлях с загнутыми носами. Разноцветные платки развивались вокруг её тела, а монетки на бахроме позвякивали при каждом движении. Обычно она повязывала платок на лоб, но сегодня ее седые волосы свободно свисали вокруг её морщинистого лица.

Мы с бабушкой обе цыганской крови. А это значит, что у неё, как и у меня, был особенный дар. Она способна видеть будущее. Бабушка проводит сеансы в своем доме в Эшвилле, там предсказывает людям будущее и зарабатывает деньги, так же, как я использовала свою психометрию, чтобы найти потерянные, забытые или украденные вещи.

Но не теперь, поняла я. Учитывая произошедшее в амфитеатре, больше никто в кампусе не будет просить найти для них пропавшие предметы. Собственно, это не должно было меня расстроить, но я расстроилась. Конечно, находить потерянные мобильные и украденные браслеты не самая захватывающая или приличная работа в мире, но это было частью меня – частью моей магии. Но теперь она также была частью того, что забрал у меня Протекторат, обвинив перед всей академией в страшном преступлении. Я спрашивала себя, чем мне еще придётся пожертвовать, прежде чем всё закончится – и, в конечном итоге, будет ли мне стоить это жизни.

Оттолкнув неприятные мысли прочь, сделала шаг вперёд. – Бабушка? Что случилось? Почему ты моешь мою дверь... – голос стих, когда стала ясна причина.

УБИЙЦА. МЯСНИК. СТЕРВА-ЖНЕЦ.

Эти и другие слова, ещё более злые, кто-то нарисовал ярко-красной краской поперёк двери и окружающих её стен – цветом Жнецов.

– Мне очень жаль, тыковка, – произнесла бабушка Фрост, бросая тряпку в ведро и вставая. – Я надеялась, что успею стереть это прежде, чем ты увидишь. Не переживай. Они только вымазали стены. В твою комнату они не заходили. Я уже проверила.

Я смотрела на дверь и стены и практически чувствовала ярость, исходящую от этих ужасных слов – так же как чувствовала ярость, хлынувшую на меня в амфитеатре. Я точно знала, стоит мне только наклониться вперёд и коснуться краски, и я почувствую, что ощущали студенты, писавшие это – всю эту ужасную ненависть по отношению ко мне.