Багряный лес

— Тем более вы не увидите меня на нем. Я не могу принять вашего приглашения. Я спешу на свидание, чтобы не потерять любимого человека. Не потерять его, и не приобрести одиночества. Удачи и вам!

ЧАСТЬ XII

В аэропорту его уже встречали. Молодцевато и ловко выскочив из открытого люка под бешено вращающиеся лопасти вертолета, нисколько не наклоняясь при этом, а, наоборот, выпрямившись во весь свой немалый рост, министр степенно зашагал к группе встречающих — люди стояли возле автомобилей и, чтобы устоять, почти ложились на ветер, несущийся непрерывным потоком от вертолетного винта.

В этот момент министр был зол, как никогда. Свою злость ему едва-едва удавалось сдерживать, иначе тем, кто его встречал, не поздоровилось бы: он умел не только драться и побеждать в бою, он умел также убивать, одними руками, профессионально, как учили. Злился не из-за того, что не удалось добраться до своего врага (меньше всего думал о самих террористах, а тем более о заложниках), а из-за того, что…

Впервые за свою немалую жизнь он гнал правду прочь от себя. Не мог, или не хотел, признаться себе в том, что причиной этой злости был он сам, его страх. Он испугался на ступенях в холле автовокзала. Испугался до такой степени, что едва не лишился сознания. В основном оттого, что увидел в своем враге больше решимости, чем в себе. У Гелика было больше шансов победить и при этом выжить. Разница была в мотивах: министр защищал то, что правдами и неправдами приобрел за свою жизнь — свое настоящее положение, привилегии, пост… А старик защищал (не только собственную жизнь — случай на автовокзале показал, что Гелик ее меньше всего ценит), а прошлое, в котором был его сын. Он мстил за свое неустроенное стариковское будущее, когда надо сидеть в плетеном кресле с наброшенным на ноги пледе и наблюдать за веселой возней внуков, и мстил силой тех, кого министр когда-то свез со всего Кряцева в лес, чтобы они увидели, как добывались "великие достижения" Алгонской революции. Мстил не только за себя, но и за всех тех людей, которых той ночью постигло самое жуткое из существующих на земле несчастий — потеря близких и любимых людей. У старика было больше правды, а значит и больше сил. И теперь Переверзнев понял, почему столько лет он не мог сжить со света этого человека. Злился еще и из-за того, что не был уверенным, что если даже судьба подарит шанс встретиться им в поединке, а совесть — не зайти со спины и не ударить подло, он сможет выйти победителем в схватке. Когда Переверзнев вспоминал лицо Гелика, которое увидел впервые за десять лет, его страх усиливался и подрывал и без того малые уверенность в себе и силы, находящиеся на пределе возможного. Он не мог его увидеть раньше, там, среди сотен других перепуганных насмерть людей с бледными лицами, и от этого, как теперь вспоминалось, святых — от бескровности. Людей, которых его молодчики свозили в лес под Кряцевом. Тогда ему было не до этого — переворот, организованный безголовым идиотом Тодором, провалился, и надо было позаботиться о том, чтобы самому уцелеть в том аду.

Уцелел и выжил, при этом с разумом и толково применил те самые деньги, которые ему платил Карача. Они, заработанные трудом палача, сделали его тем самым Переверзневым, человеком, которого боялись, уважали почти пятьдесят миллионов человек — не сравнить с тем же самым Карачей, у которого в стране не было и двадцати миллионов жителей. Знал бы этот глупец Тодор Карача, кого он пригрел за сотни тысяч долларов!.. Он бы тогда, наверняка, как предельно властолюбивый тиран, вон из кожи бы вылез, но постарался бы убрать своего тайного советника — не терпел себе подобных. Уничтожил бы просто так, чтобы не было такого человека на земле.