– В каком смысле куда? Туда, где Вы будете ночевать.
– Но я ночую здесь, Бетти-Бет.
– Это невозможно, потому что здесь ночую я. Я заняла этот домик, как только мы пришли, к тому же, здесь только одно спальное место.
– Да, одно. Но оно большое, неужели ты не видишь? В тех двух домиках все места заняты.
– Значит, расположитесь на полу.
– Спешу тебя огорчить, этого не будет. Я ночую здесь. А ты можешь идти к своим одногруппникам и спать на полу.
– Какая наглость.
– То же самое можно сказать и о тебе. Ведь ты предлагаешь мне то же самое. Пойми, места больше нет. В этом домике поместятся двое. Остальные домики не примут больше, чем там уже вместилось.
Я посмотрела на горизонтальный деревянный срез, который представлял собой широкий лежак. Там действительно могли поместиться два человека. Но если этими двумя будут я и Шувалов, то…
– Одно условие. Кто-то из нас спит на полу.
– Не волнуйся, я лягу на пол, Бет.
Пока Шувалов ходил за чем-нибудь вроде покрывала, чтобы постелить себе на пол, я съела мясо, которое он приготовил. Изумительный вкус, но количество не могло утолить мой пробудившийся голод. Оказывается, пока я заканчивала рукопись, успело убежать так много времени…
– Спасибо, очень вкусно, Роман Григорьевич, – сказала я, когда он вернулся.
– На здоровье, Бетти.
Мы оба вели себя так, словно днем, у ручья, между нами ничего не было. Словно между нами вообще ничего никогда не было. Особенно странно было наблюдать такое поведение со стороны Шувалова. Я так привыкла к тому, что он всячески обманывает и домогается меня, что стало слегка не по себе, когда он это прекратил. Мне было неуютно.
Мужчина расположился на полу, а я застелила свой лежак. Здесь действительно было слишком много места для одного человека, особенно моего телосложения, и я ощутила укол совести.
– Роман Григорьевич, мне нужно переодеться. Пожалуйста, выйдите на пару минут.
Шувалов поднялся и молча вышел. Его лицо не выражало никаких эмоций. Переодеваясь в ночное платье, я догадалась, почему он ведет себя так прилично. Да ведь под боком целая куча моих одногруппников! Естественно, он не будет приставать ко мне. Ведь я могу закричать. Все встало на свои места, и мне полегчало от этого.
Шувалов дал мне достаточно времени. Когда он вернулся, я уже залезла под тонкое одеяло и положила ладонь под голову, приняв свою любимую позу для сна. На самом деле, прежде чем уснуть, я меняю около десяти разных поз, и только в одной из них засыпаю. Каждый раз это какое-то новое положение.
– Спокойной ночи, Бет.
– Спокойной ночи, Роман Григорьевич.
Он выключил беспроводной фонарь и лег на покрывало. И все. Тишина глубокого леса. Мужское дыхание. Мое дыхание. Мне не верилось в происходящее. Неужели он так и не притронется ко мне? Даже не начнет заговаривать мне зубы? Я ощутила разочарование. Наверняка это просто очередная уловка, но я еще не распознала ее сути. Шувалов лежал смирно, на спине, а я все время ворочалась. Во мне нарастало беспокойство. Казалось, что все происходит не так, как надо. Что-то пошло в разрез с обычным ходом событий. Это заставляло меня тревожиться, несмотря на просветление, которое я испытывала от завершения своего текста.
Одержимость. Рина написала свой самый главный текст. Я написала свой текст. Должен быть кто-то еще, разве нет? Кто-то еще сейчас пишет своей текст. И скоро закончит его. Мир – это текст. Я – это текст. Но я – реальность, а не чья-то выдумка. Ведь так?
– Черт, – произнес Шувалов ничуть не сонным голосом.
А я была уверена, что он уже спит, пока я пустилась в псевдофилософские рассуждения.
– Вы не спите?
– Здесь, наверное, какие-то насекомые или что-то вроде.
– Меня никто не кусает.
– Но ведь ты и не на полу.
Я помолчала, принимая решение.
– Роман Григорьевич, забирайтесь ко мне.
– С чего ты так добра?
– Учусь доверять Вам.
– Похвально, – усмехнулся Шувалов и поднялся.
Мы разместились на лежаке спинами друг к другу, дабы не вводил лукавый нас во искушение. Места действительно хватало, мы даже почти не соприкасались телами. У меня в голове, как назло, стали прокручиваться все сны с участием Шувалова. Особенно тот, самый любимый, с кровью на полу. Удивительно, что я помнила их все так же детально, как старый полицейский в моей истории помнил дело своей молодости.
Роман Григорьевич сопел, и в этом сопении мне слышалось то ли недовольство, то ли откровенная злоба. Хорошо, что он не мог видеть моего лица, потому что я искусала себе все губы, успев представить в голове столько, сколько еще никогда не представляла. Между ног все сжалось и горело, но я терпела. Вдруг Шувалов перевернулся и лег лицом к моей спине. Я сделала вид, что сплю.
– Что-то мне жарко, Бетти-Бет, – прогудел он своим баритоном и прочистил пересохшее горло. – Нужно открыть окно.