Багровая заря

— Ты моё сокровище, — шепнула я. — Ты — всё, что у меня есть.

Я тонула в её глазах, пьянея от её запаха, а она, обмякнув под моим взглядом, снова доверчиво ко мне прижалась.

— Мамуля, я тоже ужасно соскучилась…

Она уже знала, кто я. Она видела мои крылья и зубы, знала кое-что об "Авроре" и об Ордене. И по-прежнему называла меня мамой. Отсиживаясь в Альпах, я безумно истосковалась по ней, и сейчас, держа её в объятиях, была на седьмом небе от счастья — уж простите за избитое выражение. Хотя бы только ради этого стоило сбежать из-под добровольного ареста.

Но где бы я ни была, моё сердце оставалось с ней.

На память я взяла её шёлковую косыночку и спрятала у себя на груди.

Я не сразу улетела. Понаблюдав за окрестностями, через пять минут я увидела двух наших, расположившихся на соседних крышах. Значит, охрана у Карины всё-таки была. Вопрос только, куда эти горе-стражи отлучались?

Если так же обстоят и все остальные дела… Вовремя я решила сбежать!

7.5. Старая знакомая

Аделаиду я застала за её любимым пасьянсом. Она встретила меня так, будто мы вчера расстались.

— А, это вы, милочка! Ну, как ваши дела? Я слышала, вы залегли на дно — так, кажется, это называется?

— Мне надоело там лежать, — засмеялась я. — Я решила всплыть на поверхность, чтобы глотнуть свободы. Может, это и неосторожно с моей стороны, и Юля с Оскаром будут очень недовольны, но я просто с ума сходила в четырёх стенах. Ну, а как вы?

Поправив ажурную шаль на плечах, она проговорила:

— Да ничего, в общем-то, и не изменилось. Всё так же летаю на охоту, раскладываю пасьянс и курю трубочку. Но вы, наверно, имеете в виду мои убеждения? Да, в свете последних событий это стало иметь большое значение… Орден и "Аврора", да. Вы знаете, я сама по себе, ни под чьи знамёна я становиться не желаю. Я всегда придерживалась нейтральной позиции — во все эпохи. И в семнадцатом году, и в тридцать седьмом, и сейчас не собираюсь изменять своему обыкновению. Меня это не касается. Я ни за красных, ни за белых, если можно так выразиться. Я, знаете ли, дорожу своим покоем. Всё это суета!

— Просто удивительно, как вы ухитряетесь так существовать, — сказала я. — Я полагала, что события, которые сейчас происходят, затрагивают всех нас.

— Сохранение нейтралитета — это тоже своего рода искусство, моя дорогая, — засмеялась Аделаида. — Важно убедить противоборствующие стороны, каково бы ни было их число, что вы не являетесь для них врагом. Конечно, на вас смотрят косо и те, и другие, но не трогают. А вам только того и надо.

— У меня бы, наверно, так не получилось, — усмехнулась я.

— Да, дорогая, куда уж вам! — иронично ответила Аделаида. — Вокруг вас и заварилась вся эта каша — как же вам не быть во всём этом замешанной? И замес, скажу я вам, получился крутой. А по большому счёту — суета! — И, показывая, как мало её всё это трогает, она сменила тему: — Я не прочь выкурить трубочку. Не составите ли вы мне компанию, как в былые времена?

— Что ж, не откажусь, — сказала я. — Да, кстати, ведь я научилась пускать колечки.

— Ну! В самом деле? Что ж, продемонстрируйте мне ваше искусство.

И, как в старые времена, мы устроились на диване в гостиной подымить: Аделаида с трубкой, а я с сигаретой. В большое колечко Аделаиды я пускала своё, поменьше, и оно проскальзывало точно через центр.

— Хо-хо! — сказала Аделаида. — Ловко. Вы и впрямь научились. А ну-ка, ещё!

Округлив рот чёрной дыркой, она выпустила колечко в виде пухлого бублика, но я не сплоховала и проворно подпустила своё — и снова в центр. Так мы жонглировали колечками и соревновались, и Аделаида признала меня достойным противником. Мы расстались на вполне дружеской ноте.

7.6. Плен

— Опять каких-то кроликов квёлых подсунули… Видать, больные…

— Да у меня уже второй день в животе тянет…

Маленькая девочка плакала на улице, звала маму. Звала жалобно, испуганно, прижимая к себе игрушку — плюшевого зайку. Она потерялась. Была ночь. Жёлтые холодные глаза шакалов. Смердящие пасти, жёлтые клыки. Платьице девочки было в крови.

Это сон? Мне всё это снится? Нет, конечно, это не может быть наяву. Снова тюрьма Ордена? Мои пальцы коснулись холодной каменной кладки. Чёрточки, длинные и короткие, нацарапаны на стене. Три коротких, одна длинная. Ведь это мои чёрточки! Нет, нет, это кошмарный сон. И та девочка мне тоже приснилась, и шакалы. Сейчас я проснусь и окажусь…

Где?

Я знала, я чувствовала, что это ловушка, но я не могла оставить ребёнка в опасности: у меня сердце разрывалось при виде её испуганного, заплаканного, беспомощного личика и отчаянной хватки, которой она вцепилась в своего зайчика. Была ли она ранена, или кто-то специально измазал её платье кровью, чтобы привлечь шакалов — не знаю. Я представила на её месте Карину и не колебалась уже ни секунды. Я надеялась, что выкручусь, но, видимо, не получилось. А дальше — чёрный провал в памяти.

7.7. Пробуждение

Чьи-то жёсткие, как деревяшки, ладони довольно бесцеремонно похлопывали меня по щекам.