Багровые пятна

Шаг на соседнюю кочку. Не потому, что прежняя перестала держать, но по привычке охотника племени Болота, той привычке, что много раз спасала предков, спасает нынешних людей племени, спасет и их потомков. Повторяя движение вождя, поменял место и Лям.

Торопиться было некуда. Хаг нанес второй удар наверняка, выждав подходящий момент. Лишь несмышленышам, вроде Ляма, позволено спешить и ошибаться на охоте.

Острие копья вошло в ту же рану, расширяя ее. Оглушительный рев перешел в визг боли. Большой зверь изогнул волосатую руку, оканчивающуюся мускулистым, нежным на вид отростком, осторожно потрогал край раны и издал глухой стон. Затем еще раз попытался дотянуться до Хага.

Новый удар. Точно в цель.

Кровь была почти не заметна на рыжей шерсти. Но это была кровь, бьющая ключом кровь беспомощного великана, добиваемого алчными карликами. Хаг захохотал. Победа над сильным врагом всегда кровава и грязна. Но что может быть чище радости победы?

– О-хо! – кричал Хаг, и Лям ему вторил.

Еще удар. И еще.

Черная жижа, выдавленная из болота тяжестью большого зверя, сделалась бурой. Чем больше зверь, тем больше в нем крови, если только он настоящий зверь, а не рыба. Большой зверь уже не кричал – лишь стонал, жалуясь духам своих, звериных предков, не имеющих власти над людьми. В его глазах, удивительно маленьких для великана, стыла боль. Теперь оставалось только ждать. Просто бродить по прогибающемуся мху бывшего острова, избегая оставаться на одном месте, и ждать.

Второй большой зверь еще дышал, но уже не отвечал раненному собрату. Клыки его совсем скрылись; над трясиной оставался лишь кусок волосатой руки длиной в локоть. К полудню болото засосет и его; убитый же сородич будет погружаться еще долго, и лишь к вечеру, а то и светлой прохладной ночью топь окончательно сомкнется над ним. Засевший в растаявшем острове прочнее, чем костяной наконечник в расщепе древка, он уйдет в болото прямо, как стоял. Но прежде люди возьмут у него все, что сумеют.

Старики не врали. Великан истек кровью. Но прежде чем он окончательно уронил и уже не поднял голову, Хаг несколькими точными ударами копья отделил от головы-валуна волосатую руку. Зацепив крючком в основании лезвия, с усилием выволок из грязи, подтянул к себе добычу. С таким грузом не стыдно вернуться в становище. Кто из ныне живущих может похвастать победой над большим зверем? Это не рыба, бить которую на мелководье доступно и детям!

Хаг с сожалением посмотрел на клыки умирающего гиганта. Упущенная добыча, жаль... Нечем взять. Нельзя желать на болоте слишком многого, духи этого не прощают. Но все равно старого Ауху теперь можно смело отогнать от большого костра. Кто осмелится противиться, если волосатую руку зверя – знак победы и одновременно вкусную, по словам стариков, пищу – удастся донести до становища?

Тихоня Лям, смотревший на вождя восхищенными глазами, с полувзгляда понял, что надо делать. На плечи груз не взять, под тяжестью волосатой руки охотника не спасут и ивовые плетенки. По болоту до реки добычу придется тянуть волоком на ременном аркане, а там – на плот...

Тянуть, понятно, выпало Ляму. Хаг шел впереди, выбирая дорогу. Он не оглядывался. А Лям оглянулся, и то, что он разглядел на краю болота, заставило его по-мальчишески звонко вскрикнуть.

– Там чужой есть, – сказал он, остановившись, и указал рукой. – Нас видит. Сюда идет.

Теперь и Хаг, всмотревшись из-под руки, разглядел вдалеке темную фигурку. Человек, никаких сомнений. Человек из чужих полуденных земель, спустившийся с холмистой гряды. Один. Что удивительно, без всякого оружия. Даже без необходимого в болоте шеста. А по тому, как он идет, ясно видно: и без мокроходов.

Не идет – то бежит по кочкам трусливой побежкой, то корчится на месте, натужно выдирая увязшие ноги. Таким манером вряд ли доберется даже до острова. Вон Лям – и тот не удержался от осуждающего восклицания. Глупый тот человек, очень глупый. Или очень отчаянный, из последних сил цепляющийся за зыбкую надежду. Ишь ты, машет рукой, зовет. Крика не слыхать: далеко.

– Баба, – сказал наконец Хаг и осклабился. Затем сплюнул. – Из племени Холмов есть. Точно, баба.

Плотик совсем притонул под тяжестью четверых: Хага, Ляма, волосатой руки большого зверя и незнакомой чужинки, взявшейся неизвестно откуда. Чужаки чужакам рознь, а с этими – разговор один. Забреди к людям Болота не женщиня, а охотник племени Холмов, Хаг не колебался бы и мгновения.

Он не колебался и там, на болоте, когда перед ним был не враг – лишь добыча, редкая и вожделенная, хотя и менее ценная, нежели рука большого зверя. Знаками указал путь к бывшему острову, в обход приметных издали «окон». Знаком приказал идти следом к плотику. Вытащил, когда женщина с жалобным криком начала тонуть. Развязал кожаный мешок и дал пленнице съесть полоску сушеного мяса.