Багровые реки

Карим подошел вслед за фотографом к железному канцелярскому шкафу. Ко пригнулся, читая этикетки, затем открыл массивный ящик и вынул оттуда кипу конвертов из вощеной бумаги.

– Жан Жорес. Вот они.

И он вытащил из пачки конверт, набитый прозрачными пакетиками со снимками. Он перебрал их раз, другой и... складок на его лбу стало еще больше.

– Вы сказали, первый и второй восемьдесят второго года?

– Именно так.

Усталые глаза фотографа удивленно раскрылись.

– Странно... Их здесь нет.

Карим вздрогнул. Неужто взломщики опередили его? Он спросил:

– Вы ничего не заметили, когда пришли сюда утром?

– А что я должен был заметить?

– Мог кто-нибудь проникнуть ночью в ателье?

Ко расхохотался, указывая на четыре инфракрасные камеры, висевшие в углах.

– Тот, кто сюда залезет, не обрадуется, уж поверьте мне. Я столько денег вложил в охранную систему...

Карим усмехнулся.

– Давайте все же проверим. Я знаю немало ребят, для которых ваша система – детские игрушки. Вы сохраняете негативы?

Ко насупился.

– Негативы я вам показать не могу. Сожалею, но это конфиденциально...

Сыщик заметил, как нервно пульсирует на шее фотографа синяя вена. Настало время сменить тон.

– А ну гони негативы, папаша, не нервируй меня!

Фотограф смерил его взглядом, поколебался и неохотно кивнул. Они подошли к другому шкафу. Ко открыл его и вытащил один из ящичков. Руки у него тряслись. Лейтенант внимательно следил за фотографом. Чем дальше, тем яснее он чувствовал, что в этом человеке просыпается страх. Как будто в процессе розысков он начал вспоминать какие-то странные подробности и они не давали ему покоя.

Фотограф снова уткнулся в свои конверты. Шли секунды. Наконец он поднял глаза. Его лицо нервно дергалось.

– Я... тут их больше нет. Правда!

Карим рванул ящик к себе. Фотограф вскрикнул: ему прищемило пальцы. Но полицейский решил, что слишком долго проявлял кротость. Схватив Ко за горло, он оторвал его от пола. Голос лейтенанта звучал по-прежнему ровно:

– Будь умником, папаша, не ври. Так тебя обокрали или нет?

– Н...нет... Я клянусь!..

– Тогда что же ты сделал с этими гребаными снимками?

Ко с трудом пробормотал:

– Я... я их продал.

От неожиданности Карим выпустил свою добычу. Фотограф заохал, потирая больную руку. Сыщик хрипло прошептал:

– Продал? Когда?

– Господи... да это старая история... В конце концов, я имею право делать со своими снимками все, что хочу...

– КОГДА ты их продал?

– Да не помню... Лет пятнадцать назад...

Карим не мог прийти в себя от изумления. Он отшвырнул фотографа к шкафу. Прозрачные пакетики веером разлетелись по комнате.

– А ну-ка, начни с начала, папаша! А то я никак не пойму, что ты там несешь. Ко жалобно сморщился.

– Это было однажды летом, к вечеру... Пришла женщина... Она хотела получить эти снимки. Те же самые, что и вы. Теперь я вспомнил.

Эта новость ошеломила Карима. Значит, «они» уже с 1982 года охотились за фотографиями маленького Жюда!

– Она говорила тебе о Жюде? Жюд Итэро! Называла она это имя?

– Нет. Просто взяла снимки и негативы.

– За башли, конечно?

Фотограф кивнул.

– Сколько?

– Двадцать тысяч франков... Огромная сумма по тем временам... за несколько фото...

– Зачем ей нужны были эти снимки?

– Не знаю. Я не спрашивал.

– Ты их наверняка рассматривал. Был ли там мальчик с какими-то особенностями на лице? С чем-то таким, что стараются спрятать?

– Нет. Ничего такого я не видел... Не знаю... Не помню.

– А женщина? Как она выглядела? Такая высокая, здоровенная? Это была его мать?

Старик замер, а потом вдруг разразился смехом. Громким, хриплым, утробным смехом. Потом проскрипел:

– Ну уж это вряд ли!

Карим схватил его за руки и прижал к стене.

– ПОЧЕМУ?

Ко закатил глаза и прошептал из последних сил:

– Это была монашка, черт бы ее взял. Католическая монашка!

21

В Сарзаке было три церкви. Одна стояла на ремонте, при второй доживал свои дни совсем дряхлый священник, в третьей всем заправлял молодой кюре, о котором ходили самые темные слухи. Поговаривали, будто он пьянствует вместе с матерью у себя дома, возле церкви. Лейтенант, ненавидевший всех без исключения жителей Сарзака, в особенности их страсть к сплетням, вынужден был на сей раз признать их правоту: однажды его вызвали разнимать сына с мамашей, затеявших грандиозную драку.

Именно этого кюре Карим и выбрал, чтобы получить нужную информацию.

Он резко затормозил возле домика священника. Это было унылое одноэтажное бетонное строение, приткнувшееся к современной церкви с асимметричными витражами. На маленькой табличке значилось: «Мой приход». У порога пышно произрастали крапива и чертополох. Карим позвонил. Прошло несколько минут. Из-за двери доносились приглушенные крики. Полицейский выругался про себя: этого ему еще не хватало!

Наконец дверь открыли.