Багровый лепесток и белый

По пути в классную комнату она задерживается сначала у двери Уильяма, потом у двери Агнес, воровато заглядывает в замочные скважины. Кабинет Уильяма залит солнечным светом, но пуст: хозяин, видимо, где-то в просторном мире, которым распоряжается по своей воле. В спальне Агнес темнота; день миссис Рэкхэм либо уже закончился, либо еще не начинался.

Конфетка заглядывает и в скважину детской — а вдруг девочка занята чем-то недозволенным. Нет. Софи сидит на полу у письменного стола, приглаживая своими короткими пальчиками бахрому ковра, не без удовольствия разглядывая выцветший турецкий узор.

— Гитарной струною, гитарной струною, гитарной струною, — бормочет она, накрепко заучивая слова.

— Господи, благослови папу, — говорит Софи вечером, сложив над одеялом ладошки, тень которых образует островерхую крышу, — благослови маму. И, Господи, благослови мисс Конфетт.

Конфетка застенчиво тянется погладить девочку по голове, но огонек свечи нелепо увеличивает тень от ее руки — и Конфетка резко отдергивает ее.

— Вам холодно, Софи? — спрашивает она, видя, как дрожит девочка в постели.

— Н-не оч-чень, м-мисс.

— Я попрошу, чтобы Роза дала вам еще одно одеяло. Ваша постель совершенно не годится для этого времени года.

Софи изумленно поднимает глаза: к огромному числу вещей, которые знает мисс Конфетт, теперь следует еще и способность соотносить постели с временами года.

Половина девятого. Дом Рэкхэмов погружен во тьму. Тишина и порядок. Даже Клара была бы довольна, не лежи она уже в своей комнате, уткнувшись в журнал под названием «Прислуга». Миссис Рэкхэм внизу в гостиной перечитывает «Похищение леди Энтони» — книга не совсем по эзотерической философии, она согласна, но тем не менее, занимательное, хорошее чтение, особенно, когда болит голова.

Уильям в Плимуте — или в Портсмуте, в каком-то там «муте»; такого рода отлучки с ночевкой, все более частые, совершенно необходимы, дорогая, чтобы имя Рэкхэм получило широкую известность.

Замочные скважины на лестничной площадке, вздумай Клара заглянуть в них, не откроют ничего такого, что могло бы ее раздосадовать. Везде темно, за исключением комнаты гувернантки, но и там светит скромный, спокойный огонек. Именно такими предпочитает Клара видеть обитателей дома Рэкхэмов: они должны либо спать, как мисс Софи, либо тихо читать в постели, как мисс Конфетт.

Конфетка трет глаза — она решила дочитать очередной дневник Агнес. Так она не заснет до полуночи, когда, как обычно, пойдет высаживать Софи на горшок. Ребенку требуется все меньше и меньше понуждений; скоро будет достаточно простого шепота с порога, а там, глядишь, она начнет просыпаться при воспоминании о шепоте. Возможно, Софи нужно больше времени на усвоение мировой истории или сведений о Вселенной, но вот садиться на горшок Конфетка намерена обучить девочку еще до конца года.

В дневниках Агнес Ануин только что исполнилось шестнадцать лет.

Как гордилась бы мною мама, — грустно размышляет она, — хотя, полагаю, она смотрит на меня сверху, из Чистилища — узнает ли она меня по макушке с такого расстояния?

Чем именно в своей дочери может гордиться миссис Ануин, остается неясным, хотя Агнес (по ее собственным словам) стала очень красивой.

Она пишет:

Всякий раз, когда жестокость судьбы и мое одиночество в этом Богом забытом доме грозят ввергнуть меня в отчаяние, я вспоминаю благодеяния, которыми одарил меня Господь. Самые важные из них — это мои волосы и глаза…

Скорбь и начало менструаций сделали мисс Ануин страннейшим юным существом: попеременно то слабоумным, то банальным. В периоды между менструациями ее внимание более или менее в равной мере занимают туалеты, приемы на открытом воздухе, балы, обувь, шляпки и тайные ритуалы по сохранению души в незапятнанной католической чистоте — при внешнем соблюдении англиканских обрядов. Она чурается солнца, избегает малейшего физического напряжения, ест как птичка и по большей части пребывает в добром здравии.

Каждый раз, когда ее поражает «недуг», — интервалы между приступами нерегулярны — она воспринимает это как грозную болезнь, вызванную злыми духами. За день до начала менструации она жалуется, что, обедая у Гримшоуз, несомненно, заметила след грязного пальца на внутренней поверхности супницы, на другой день она прощается со всеми земными делами и посвящает оставшиеся ей немногие часы посту и молитве. Демоны выползают из тайных укрытий и жаждут ее крови. В страхе, как бы демоны не забрались в постель, Агнес прогоняет сон с помощью нюхательных солей (думаю, что прошлой ночью я слишком глубоко и слишком часто вдыхала соли, потому что мне стало чудиться, будто у меня двадцать пальцев и появился третий глаз).

Она не позволяет прислуге уносить испачканное белье, потому что на него могут наброситься демоны, и лично сжигает в камине окровавленные ватные тампоны. Нестерпимая вонь, которая распространяется по дому, заставляет лорда Ануина требовать вызвать трубочистов, чтобы они разобрались, в чем дело.