Багровый лепесток и белый

Они с Конфеткой сидят в его кабинете поздним вечером 30 декабря. Если прислуге хочется посплетничать, оснований для этого сколько угодно, хотя, черт побери, нет ничего некорректного в том, что гувернантка, выполнив свои обязанности, предлагает свои услуги в качестве секретаря, поскольку состояние хозяина не позволяет ему вести корреспонденцию самостоятельно. Господи, почему он не может прибегнуть к помощи единственной образованной женщины в доме без вмешательства всезнающей Клары, которая обязательно заподозрит его в распутстве? Что ж, пусть, если осмелится, сунет в кабинет свой любопытный нос. Увидит, что здесь ничего не происходит, только бумаги шуршат!

— А ты что думаешь? — спрашивает он Конфетку через комнату.

(Уильям растянулся на оттоманке — голова забинтована, распухшее багровое лицо разукрашено почерневшими следами кровоподтеков, правая рука в гипсе висит на перевязи. Конфетка очень прямо сидит за его письменным столом, занеся перо над листом бумаги; она готова записывать под диктовку.)

— Что ты молчишь, черт возьми?

Конфетка обдумывает ответ. Уильям стал невыносимо капризен после возвращения из Сомерсета; удар по голове не улучшил его характера. Энтузиазм, порожденный тем, что ей доверили вести корреспонденцию, что она заняла собственное кресло Уильяма за полированным ореховым рулем «Парфюмерного дела Рэкхэма», испарился — вследствие пугающей переменчивости настроений хозяина и любовника. Даже волнение, вызванное его благословением на подделку подписи «Рэкхэм» — они с Уильямом решили, что подделка будет лучше тех инфантильных каракулей, которые он сможет вывести левой рукой, — утратило всю его трепетность, когда ее обругали за медлительность.

— Полиция? Тебе виднее, Уильям, — говорит Конфетка. — Хотя, надо признаться, я не могу представить себе, как могла Агнес уйти далеко. Женщина, которая ковыляет на больных ногах, неодетая, если верить Кларе…

— П-прошло т-три дня! — восклицает Уильям, то ли все подтверждая, то ли опровергая.

Конфетка перебирает в уме варианты действий, которые она могла бы посоветовать, но, к сожалению, в каждом есть больший или меньший элемент риска, что Агнес найдут.

— Может быть… Вместо орды полицейских и сообщений в газетах лучше обратиться к частному детективу?

Она ничего не знает о детективах, кроме того, что прочитала в «Лунном камне», но надеется, что среди них больше неповоротливых Сигрейвов, чем ловких Каффов.

— Черт меня побери, если я это сделаю… Черт меня побери, если не сделаю! — кричит Уильям.

Левая рука хочет ухватиться за прядь волос, но наталкивается на бинты.

— Я… Я не поняла, любовь моя…

— Если я выставляю ситуацию с Агнес на публичное обозрение, это не-вооб-бразимый позор для нее. Ее имя — и мое тоже — станет предметом насмешек отсюда до…до…Туниса! А если я веду себя осторожно, то пройдет еще день — а она в см-мертельной опасности…

— Но какая опасность ей угрожает? — спрашивает Конфетка самым мягким и рассудительным тоном. — Если она замерзла насмерть в ту ночь, когда убежала… то… ей уже больше ничего не грозит и остается лишь найти ее тело. Если же она жива, то это значит, что ее кто-то приютил. Следовательно, она пока в безопасности, а тем временем осторожное расследо…

— Она моя ж-жена, черт побери! — орет он. — Моя жена! — Конфетка сразу наклоняет голову, надеясь, что его ярость утихнет, прежде чем прислуга и Софи услышат крики. На листе бумаги с рэкхэмовским грифом написано лишь «Уважаемый мистер Вулворт» и больше ничего; капелька чернил, упавшая с пера, растеклась по бумаге кляксой.

— Можешь ты понять, что А-агнес, возможно, требуется срочно спасать? — беснуется Уильям, обвиняющим жестом здоровой руки указуя на мир за окном.

— Но, Уильям, я же сказала…

— Речь не просто о т-том, мертва она или жива, — существует еще у-участь пострашнее смерти!

Конфетка поднимает голову и недоверчиво глядит на него.

— Ты не играй со мной в не-невинность, — бушует он. — Пока мы с тобой тут толкуем, какая-нибудь вонючая старая ведьма, наподобие твоей миссис Кастауэй, ус-страивает ее в омерзительный бардак!

Конфетка кусает губу и отворачивается к обоям в табачных пятнах. Слезы бегут по лицу, и она позволяет им стекать по подбородку за высокий ворот платья.

— Я уверена, — произносит она, справившись с голосом, — что Агнес настолько слаба и больна… что ее не станут использовать так, как ты боишься.

— Разве ты не читала «Новый л-лондонский жуир»? — мгновенно наносит он ответный удар. — Существует такой славный вид торговлишки — умирающими девушками. Или ты забыла?

Он стонет от омерзения, будто только сию минуту в нос ему ударил гнусный смрад человеческой низости.

Конфетка сидит в молчании, ожидая продолжения, но приступ прошел, плечи у него обвисли; и она уже думает, не погрузился ли он в забытье.

— Уильям? — смиренно окликает она. — Не ответить ли нам на письмо мистера Вулворта?

Прощай, тысяча восемьсот семьдесят пятый.