Багровый океан

Хьюстон вздрогнул от неожиданности. Низкорослый, коренастый офицер, багровый от ярости, тыкал пальцем ему в лицо. Судя по ухоженным усам, это был явно не клон. Хэнс даже разглядел пару шрамов на его лице. Перед ним стоял один из тех командиров, которые лезут на рожон, не жалея себя и подчиненных. Пример для подражания, обожаемый начальством. Такие люди никогда не дослуживаются до повышения, потому как считаются незаменимыми в уже занимаемой должности.

– Вперед! Иначе пристрелю на месте за дезертирство! – орал усач, становясь все краснее с каждой минутой.

Дезертирство. Почему-то на любой войне принято убивать за дезертирство, более того, этот акт «правосудия» считается признаком «хорошего тона». Пристрелить кого-то из своих, якобы за самовольное оставление места боевых действий, значит выставить себя этаким смельчаком, не боящимся смерти, контузии, лишения конечности, а то и не одной, и прочих «благ», которые нам может подарить взаимное кровопролитие.

Сохранить честь и благородство, пройти через этот ад, пережить его и остаться при этом человеком – такой должна быть цель любого солдата. Война не должна «развязывать руки», перечеркивать моральные принципы и совесть. Это испытание, и выжить на войне еще не значит выдержать это испытание. Так думал Хьюстон, когда был солдатом, когда взял в руки оружие и принял присягу. Так думал он, пока не погиб, пока не принял смерть от «руки» собственного военачальника.

Сейчас все изменилось. Изменилось в его голове, душе и сердце. Сейчас он понял, что главный враг человечества – это оно само. А когда идет борьба с самим собой, как говорил один мудрец – проигравший известен заранее.

Хьюстон, отдав честь побагровевшему от злости офицеру, присоединился к пробегавшему мимо отряду. Пытаясь не нарушать строй, он прошел сквозь него и, выбежав с противоположной стороны, скрылся среди нагромождения каких-то контейнеров и цистерн. Ящик Пандоры он бросил в разорванную и вывороченную из земли трубу, некогда служившую частью какой-то эхирской системы.

Линия фронта смещалась. Бледнокожие теснили людей. С неба сыпал пепел. Земля и камни, поднимаемые взрывами, глухо стучали по металлическим поверхностям, заставляя пригибаться и прятать голову.

Хэнс пробирался через узкий проход между металлическими контейнерами, составленными друг на друга. Местами их сменяли горизонтальные емкости, с позеленевшими от времени боками.

В просвете между ящиками видно было, как снаряды прочерчивают небо, да челноки с десантом снуют туда и обратно. Уши закладывало от близких взрывов, почва содрогалась, и Хэнс всерьез опасался, что «гора» из контейнеров может развалиться и похоронить его под собой.

Несколько снарядов разорвались совсем близко. Хьюстона сбило с ног ударной волной. Одна из бочек лопнула, выпустив наружу резко пахнущее содержимое. Судя по бьющему в нос запаху, жидкость была легковоспламеняющейся. Хэнс прибавил ходу. Если цистерны начнут рваться, мало ему не покажется.

Лавируя между контейнерами, он, наконец, достиг окраины этого «склада». Здесь же располагался один из постов охраны. Группа солдат, ждущая атаки с этой стороны, едва не открыла по Хэнсу огонь, но командир вовремя отдал приказ не стрелять.

В их лицах не было страха смерти, не было сомнений, они не озирались по сторонам и не вжимали головы в плечи под градом многочисленных обломков, непрерывно валившихся с небес. Они были спокойны, лишь легкая нервозность из-за невозможности вступить в бой объединяла их и выдавала принадлежность к увеличивающейся с каждым днем армии клонов.

«Кто ты, Хьюстон? – спросил Хэнса внутренний голос. – Кем ты стал? Бездушной машиной для убийства, движимой лишь жаждой никому не нужной кроме тебя мести? Осталось ли в тебе что-то человеческое или умерло вместе с тобой три года назад? Зачем тебе это? Зачем эта, неизбежно ведущая к терроризму личная война, которую ты развязал против всех?»

Он повернул назад.

К черту Джима, Федерацию, Паркера и всех остальных. Сейчас Хэнс может повлиять на ход сражения, сейчас в его силах что-то изменить, вернуть себе человеческое лицо, снова стать солдатом, не палачом, хотя бы в собственных глазах.

Эткинсон подождет, а вместе с ним и Федерация.

Вонючая жидкость, вытекающая из разбитой емкости, уже воспламенилась и, не спеша, горела темно-красным, почти бордовым пламенем, нещадно чадя. Хьюстон прибавил шаг. Черный тяжелый дым заполонял всю округу. Жирная сажа набивалась в рот и нос, залепляла горло, мешая дышать, и вызывала нестерпимую жажду. На какое-то время Хэнс испугался, что заблудится в поднимающейся копоти и задохнется.

Звук приземляющегося челнока послужил ориентиром и вывел Хьюстона на свет недалеко от той искореженной трубы, в которую он бросил контейнер. Корабль выгружал десант и пришелся как нельзя кстати.

Емкость, привлекающая сороконожек, была на месте. Пришлось протискиваться внутрь трубопровода, обдирая руки и плечи, чтобы дотянуться до нее.

Хэнс извлек ящик и сквозь рой бегущих навстречу солдат кинулся к челноку, успев запрыгнуть в него до того, как тот начал набирать высоту.