Комната Люсиль была настоящим вивариумом, в котором жили целые колонии насекомых. Для некоторых, которых она решала убить и засушить, комната превращалась в могильник. Почти все свободное место в ней занимало альпинистское снаряжение и острые ножи; здесь же стояли витрины с разного рода безделушками – такими, как высушенная человеческая голова с Борнео, кукла вуду из американского Нового Орлеана и бесформенные зародыши животных, плавающие в формальдегиде.
Однако ее кровать ничем не напоминала об этих странных наклонностях своей хозяйки – белье на ней всегда было свежее и душистое. Она захватила лучшее постельное белье во всем Аллердейл Холле и использовала различные травы, чтобы сохранить его белизну.
Люсиль привыкла удовлетворять свои самые необычные желания.
Сейчас она сидела напротив Томаса. Сегодня она была необычайно возбуждена – по-старому, то есть по-плохому, – но когда он спросил, что с ней случилось, она ничего не ответила.
Ее глаза блестели от страха и желания быть необходимой, и Томас вспомнил все, что она для него сделала в жизни. Все, что ей пришлось перенести ради него. И сейчас он должен был быть здесь, рядом с ней. В этом заключалось их соглашение.
– Томас, – произнесла она, – скажи еще раз, что любишь меня.
– Дон-дин, Дон-дин, – начал он, посмотрев на нее, и она в восторге откинулась в кресле.
Сейчас они выглядели странно, эти их детские стишки и ритуалы. А тогда, когда они проводили друг с другом почти все время, пока… пока не перестали, они придумали массу своих собственных правил и церемоний – тогда они мечтали о другой жизни: о вечеринках, друзьях и Рождестве. В те тяжелые времена они делали все возможное, чтобы успокоить друг друга и помочь сохранить здравый рассудок.
Сейчас он не был уверен в том, что им это удалось.
Он протянул руки, она упала в его объятия, и Томас закружил ее в вальсе. В его голове звучала мелодия Шопена, и Томас поймал себя на том, что думает о Буффало. Там все было совсем по-другому. Не так холодно, не так темно, не так мертво.
Почему я увез Эдит от всего этого? Зачем я пошел на все это?
Он вел свою темноволосую красавицу сестру по мезонину, двигаясь по кругу в сопровождении мертвых голов. «Моих черных волшебных слуг», как называла их Люсиль. Она проводила их селекцию многие-многие годы, чтобы добиться у них цвета вороньего крыла.
Сестра смотрела ему в глаза, и Томас чувствовал, как ее чары околдовывают его. Сколько ему было лет, когда он впервые поддался им? У нее была железная воля, не то, что у него. Это было для них и благословением, и одновременно проклятием. Люсиль буквально заставила их выжить. А теперь они вообще будут процветать. Это она разработала план, который, за исключением некоторых мелочей, оказался на удивление удачным.
Они продолжали танцевать. Люсиль была его любимым партнером. Когда они вальсировали, то свеча, которую они сжимали в руках, никогда не гасла.
В темноте они танцевали свою
Глава двадцатая
В тяжелой бобровой шубе, надетой поверх вечернего костюма, и в цилиндре Алан стоял возле поручней трансатлантического парохода. Только что закончился великолепный обед, но, говоря по правде, съел он не так уж много. Алан был уверен, что не оправдал надежд своих соседей по столу – он оказался настороженным, погруженным в раздумья и неразговорчивым компаньоном. Молодая леди с матерью явно охотились на приличного мужа, и Алан был уверен, что его в первый же день вычеркнули из списка претендентов. Даже если бы он постарался быть очаровательным собеседником, их очевидное разочарование его профессией вызвало у него улыбку.
Некоторые пассажиры первого класса мужского пола собирались в салоне за портвейном и сигарами, но молодому человеку не хотелось ни с кем общаться, и он чувствовал себя очень усталым. Сев на пароход накануне, он вдруг почувствовал, что у него в жизни появилась совсем новая забота: решив для себя, что Эдит угрожает какая-то опасность, он не мог дождаться момента, когда увидит ее вновь.