Багровый рассвет

– Знаешь, наша жизнь – словно парусная лодка, на которой слишком много парусов, так что в любой момент она может перевернуться. Вот так мы и жили – не готовясь к завтрашнему дню, а когда он всё-таки наступал – не знали, что с ним делать… Наверное, нужно радоваться, что я не умер молодым. Одно это уже должно быть хорошо. Но проблема в том, что всё не так, как могло быть. И от этого тяжело на душе. Я пожертвовал семейной жизнью ради своей страны и народа, которые защищал. У меня не было возможности воспитывать собственных сыновей. Я был мужем, которого никогда не было рядом. Я сожалею об этом, но это цена, которую мне пришлось заплатить. И если бы была возможность выбора, то я бы вновь так и сделал.

Подхорунжий, вполуха слушая каперанга, поспешил последовать совету – укрылся в рубке. Там царил разгром: возле кресел лежали вповалку сразу несколько тел, изуродованных до неузнаваемости, а кровь, вытекшая из них, залила пол, словно розовое желе, начинающее чернеть на глазах. Ещё одно тело висело, перегнувшись через выбитое смотровое окно, а воткнутый в грудь, пробивший тело насквозь АК всё ещё в такт покачиваниям звонко бил в железное нутро корабля, как будто пытаясь отсчитать этой пародией колокольного звона последние мгновения их жизней. Каперанг, раненный в обе ноги, сидел возле тела старшины, которого Вовка узнал только по обрывкам окровавленной тельняшки. Всё огромное тело было изъедено, словно оспой, ранами, как от огнестрельного, так и холодного оружия, а ещё из развороченной груди и разбитой головы торчали блестевшие металлом имплантанты. Увидев побелевшее Вовкино лицо, каперанг, невесело усмехнувшись, проговорил:

– Совсем вы там, на Острове, ископаемые идеалисты! Ты думаешь, как мы могли выжить так долго в этой войне?! Как смогли помогать вашему Войску, которое не знает, что делать дальше, кроме обороны своего бедного клочка земли и ещё десятка таких же анклавов? Только противопоставив качество – количеству. Только благодаря старшине мы и сможем с тобой умереть достойно, а не сгнить заживо – производя топливо для новых десантов Халифата. Куда всё катится? Чтоб выжить – мы превращаем лучших и достойнейших в чудовищ. Мы не выбирали ни страну, где родились, ни народ, с которым выросли, ни время рождения, но смогли, к счастью, выбрать одно: быть людьми или не людьми.

Каперанг устало привалился к измазанной кровавыми брызгами стене, подтянув за ремень к себе валявшуюся в красной луже на полу укороченную штурмовую винтовку:

– Я не жалею ни о чём из того, что совершил. Но жалею только об эволюции современного мира… Очень жаль уходить, понимая, что ничего не смог изменить здесь к лучшему.

Вовка защёлкнул дополна набитый магазин и согласно кивнул:

– Мы хотя бы попробовали, а это тоже немало. Где-то я слышал такую фразу: делай что должен и будь что будет.

Каперанг утвердительно махнул рукой и прислушался к звукам, доносившимся снаружи.

Катера приближались. Уже стало ясно слышно тарахтенье моторов с частым перестуком выстрелов, пули от которых с хаотичным перестуком цокали по облезлым бортам старого корабля. С судна начали стрелять в ответ, но, судя по частоте ответного огня, выживших и готовых оказать хоть какое-то сопротивление, после бойни на палубе осталось не так уж много.

Подхорунжий проверил прицел винтовки и, зло прищурившись, повернулся к утыканному частоколом осколков иллюминатору. Внезапно башня нефтеперегонного завода и все плавучие понтоны с многочисленными судёнышками вокруг исчезли в яркой вспышке, казалось, пронизавшей белым светом всё вокруг и ослепив до рези в глазах. Вспышка погасла так же неожиданно, как и появилась – всего через пару миллисекунд, и ей на смену пришла ударная волна, увесисто боднувшая корабль в его ветхое, жалобно застонавшее в предсмертной агонии тело. В днище как будто ударили огромным кузнечным молотом, сбив тех немногих, кто ещё оставался на ногах, и окончательно добив оставшиеся целыми стёкла. Ещё через пару секунд, когда Вовка только-только сумел подняться, поскальзываясь на влажном от крови полу, корабль жалобно застонал и резко поднял нос от накатившей на него с бешеной скоростью многометровой волны, состоявшей, казалось, сплошь из белоснежной пены, сверкавшей в ярких солнечных лучах, как гора сверкающих жемчужин.

Подхорунжего вновь бросило на залитый кровью пол рубки, Корабль, опасно раскачиваясь и скрипя всеми переборками, смог всё же каким-то чудом, не перевернуться, перевалить через пенящийся гребень и, ухнув вниз, закачался уже на спокойной, усеянной обломками и пеной воде. Башня, как, впрочем, и весь понтонный городок, и катера с карателями, спешившие к мятежному судну, просто исчезли.

Совсем рядом с Вовкой закашлялся каперанг. Волоча простреленные ноги, он выглядывал сквозь проём сорванной двери и улыбался.