Багровый рассвет

Донбасс, Донбасс, страна моя,
Горишь ты вся в огне!
Под деревом развесистым
Задумчиво шахтёр сидел.

О чём толкуешь, старина,

Чего задумчив ты?
Тоскую я по родине,
И жаль родной земли.

Сынов всех девять у меня,

Троих уж нет в живых,
И за свободу борются
Шесть юных остальных.

А старший сын – старик седой

Убит был на войне:
Он без молитвы, без креста
Зарыт в чужой земле.

А младший сын, тринадцать лет,

Просился на войну.
Решил я твёрдо: нет и нет –
Малютку не возьму.

Но он, нахмурясь, отвечал:

«Отец, пойду и я!
Пускай я слаб, пускай я мал,
Верна рука моя!»

Я выслушал его слова,

Обнял, поцеловал,
И в тот же день, и в тот же час,
На поле брани взял.

Настал, настал тяжёлый час

Для родины моей.
Молитесь, женщины,
За ваших сыновей.

Донбасс, Донбасс, страна моя,

Шахтёр седой сказал:
За кривду бог накажет нас,
За правду наградит…

Глава 11

Через несколько часов Сашка и остальные спасённые прибыли на базу, хотя это место скорее больше походило на временный лагерь, устроенный на берегу широченного в этом месте Ростовского залива и раскинувшийся трепещущимися на постоянном ветру, поставленными в ряд палатками. У другого берега залива, правда, уже плохо видимого отсюда, должны были располагаться южные острова с базами имперского флота. В лагере находились и другие отбитые пленники, и в немалом количестве. И все с Острова, что больше любых разведданных говорило о масштабе катастрофы, накрывшей островников, катастрофы, давно маячившей на горизонте, но ставшей не менее неожиданной для многих.

После такого же быстрого и немногословного медицинского обследования больше половины отсортировали, а оставшихся, в основном молодых и не слишком израненных, накачали какими-то стимуляторами и медикаментами. После десятка уколов и капельниц все провалялись в лазарете почти целый день, не имея сил встать и мучаясь с кошмарными головными болями и ломкой. Правда, на следующее утро всё прошло, как будто ничего и не было, а осколочные раны удивительным образом затянулись молодой и нежной розовой кожицей. Правда, так повезло не всем из их группы, и около десятка окоченевших тел вынесла немногословная и до зубов вооружённая охрана, чётко контролировавшая периметр базы.

В качестве кого они здесь оказались, Анатолий так и не смог понять – охраняли их словно пленных, но медицинское обследование в таких случаях было бы слишком накладным. Да и имперцы же эти были, союзники. Когда Сашка сказал это своему соседу, пожилому уже хорунжему с северного берега Острова, то тот ответил, задумчиво потирая свежий рваный рубец от черканувшего скулу осколка:

– Та имперцы разные теж бувають. – Он задумчиво посмотрел на трепыхавшиеся на ветру пологи палатки. – У них на шевронах стоит «Красные уланы», а это вроде как самостоятельная армия. Союзная Империи, но, как и мы, вроде рубежи охраняющая, и с «чёрными» они уж больно серьёзно рубятся. Даже когда мирные договоры подписывали – они-то как бы имперскому центру не подконтрольны. – Он усмехнулся в усы. – Удобно так очень. Ну и Халифат со своими башибузуками то же делает: вроде как, если что, то и они – ни сном ни духом.

– Но они ж нас отбили от янычаров! – удивлённо сказал сидевший на соседних нарах рыжий парнишка.

– Ну и тех, кого увезли те «серые», тоже вроде как отбили у янычар? Или нет?! Во всяком случае, так это выглядело. Что-то тут происходит странное. А нас для чего-то готовят, потому и подлечили.

– Может, Остров назад отбить хотят? Наверняка ещё наши в горах держатся – вот уланы «чёрным» с тыла и ударят… – равнодушно сказал ему Сашка.

– Не знаю, – тяжело вздохнул его сосед. – Нам теперь только месть и осталась. Семья кто знает, жива ли ещё, а товарищи все полегли…

После обеда они смогли даже выйти наружу из палатки. Силы в организме появились словно ниоткуда, и всё выздоровевшее тело прямо тряслось от переизбытка энергии.

В лагере царила сосредоточенная суета. В небольшом заливчике, на берегу которого лагерь стоял, появилось множество судов. От всплывшей невдалеке подводной лодки как раз отошла ярко-оранжевая надувная лодка, и среди матросов, одетых в чёрное, выделялась одинокая фигурка в изорванном пехотном камуфляже старого образца.