– А я стихи худо запоминаю. У меня память не очень хорошая. А, вот, песни, не поверите: с первого прослушивания повторить могу. У меня память слуховая. Я, собственно, и стихи, и прозу хорошо запоминаю и быстро в том случае, если кто-то читает вслух с выражением. Звучание запоминаю, интонации. Вот, всё, что вы читали, я уж никогда не позабуду.
– Мне очень приятно это, Евдокия Осиповна.
Они разговаривали в вагоне-ресторане, когда вдруг появился патруль из двух солдат и красного командира. Криницына заметила, как Пётр Сергеевич напрягся, отложил салфетку и нащупал спрятанный в кармане браунинг.
– Что с вами? – спросила Евдокия Осиповна.
– Видите, солдата? Того, что справа? Он служил у меня и знает меня в лицо.
– Он может не узнать вас… – заметила Криницына, внутренне похолодев. Что будет теперь? Неужели арестуют его? Или, не дай Бог, убьют?.. Господи, оборони!
– Узнает. Непременно узнает. Он совершил серьёзный проступок и был наказан по моему приказу. А потом бежал с фронта. Теперь не упустит случая поквитаться… Спасибо вам за всё, Евдокия Осиповна! – полковник резко поднялся из-за стола и вышел в проход. Патруль немедленно заметил его, и один из солдат вскрикнул:
– Вот тебе на! Их благородие собственной персоной! Братва, да ведь это полковник Тягаев! Держите контру! – он кинулся к полковнику, но тот швырнул ему под ноги стул, и дезертир шлёпнулся на пол, заградив проход своим товарищам.
Воспользовавшись заминкой, Пётр Сергеевич открыл окно и выпрыгнул в него. Вслед ему прозвучало несколько выстрелов. Евдокия Осиповна вскрикнула, прильнула к стеклу, но ничего не смогла разобрать: поезд шёл на полной скорости, а вокруг тянулись белые просторы, испещрённые чёрными проталинами, а на горизонте чернел лес… Криницына приложила руки к груди и поникла головой. Рядом чертыхались патрульные, один из них зло бросил:
– А, чёрт с ним! Может, как раз шею свернул себе, контра! Жаль, от пули моей ушёл… Уж я бы ему не забыл давнишнего…
У Евдокии Осиповны потемнело в глазах. Неужели погиб? Боже Всемогущий, Боже Милосердный, не попусти! Спаси раба твоего Петра в несчастьях его! Защити, Господи! Защити!
Глава 10. Мироносица
Генерал Алексеев, в начале похода настаивавший на кубанском направлении, был против штурма Екатеринодара. Находящаяся в городе более чем двадцатитысячная группировка красных, не имеющая недостатка в оружии (в спешке отступления кубанские власти забыли уничтожить завод по производству артиллерийских снарядов), оставляла мало шансов на победу шеститысячному, измотанному долгим и полным лишений походом и постоянными боями белому воинству, имевшему всего-навсего пятьдесят штук пушечных снарядов и чуть более пятидесяти тысяч ружейных патронов. Но для Верховного выбора не существовало. Слишком долог был путь к этой «Обетованной земле», слишком многим уже заплачено за неё, и слишком много поставлено на карту, чтобы в последний момент повернуть назад. К тому же большая часть армии желала штурма, видя в Екатеринодаре свой Иерусалим, обращая к нему все свои надежды и устремления и свято веря в своего Вождя…
Погода продолжала лютовать, дожди вперемешку со снегом обратили дороги в сущие болота. А вокруг, в каждой станице сидели большевики. Армия оказалась в кольце, и тем отчаянней становилась вера во взятие кубанской столицы, в то, что заветная цель будет достигнута.
К Екатеринодару пробивались с боями, истекая кровью, теряя людей, которых не доставало времени достойно похоронить. Страшен был последний переход. Путь вдоль железной дороги преградил огнём красный бронепоезд, и пришлось идти по бездорожью, напрямик, сквозь ночную тьму. Разлившаяся Кубань затопила много вёрст, и идти приходилось по ледяной воде, сбиваясь с пути, проваливаясь в ямы и канавы. А на фоне непроглядной черноты ночи жутко смотрелись алые зарева – это полыхали подожжённые шедшими впереди черкесами брошенные хутора…
В месте намеченной переправы обнаружился лишь паром, способный перевозить разом до полусотни человек. Ниже по реке нашли ещё один, меньшей вместимости. Эти паромы и рыбачьи лодки призваны были перевезти на другой берег всю армию… Переправа затягивалась. Засевшие в Екатеринодаре большевики могли легко уничтожить её, но отчего-то не сделали этого, использовав полученное время для дополнительного укрепления города. Штаб войск Северного Кавказа издал приказ: «В случае враждебного выступления в г. Екатеринодаре с чьей-либо стороны город Екатеринодар будет подвергнут артиллерийскому обстрелу; чрезвычайным комиссаром г. Екатеринодара назначается Макс Шнейдер; буржуазный класс Екатеринодара немедленно должен выступить на позиции для рытья окопов. Саботаж будет подавляться кровью и железом». Большевиков, в отличие от кубанского правительства, ничуть не смущало возможное разрушение города бомбардировкой и гибель в результате оной мирных жителей…