Багровый снег

– Я думаю, что армии нужен другой командующий, – жестко заявил Адя. Его раздражало растерянное бормотание Голобородова, и он нарочно ускорял шаг, надеясь отделаться от него.

– Кто?

– Марков! Он один может вывести армию из этого капкана! Не зря же его Богом Войны зовут!

– Но Деникин командовал «Железной», – возразил Голобородов. – Говорят, он выдающийся командир и вообще… И сам Корнилов назначил его своим заместителем.

– «Говорят», «говорят»! – передразнил Адя. – Плевать мне, что говорят. Я верю тому, что я вижу сам… Деникина я не видел в бою, а Маркова видел. За таким командиром и в огонь, и в воду с песней можно!

Мнение Ади разделяли многие Добровольцы. Особенно укоренилось оно среди молодёжи. Толки и споры продолжались до тех пор, пока их во избежание разброда в армии не пресёк лично генерал Марков, заявивший:

– Армию принял генерал Деникин. Бояться за её судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше чем самому себе!

Больше спорить стало не о чем. Генерал Алексеев отдал приказ:

«1. Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7ч. 30м. 31 сего марта убит генерал Корнилов.

Пал смертью храбрых человек, любивший Россию больше себя и не могший перенести её позора.

Все дела покойного свидетельствуют, с какой непоколебимой настойчивостью, энергией и верой в успех дела отдался он служению Родине.

Бегство из неприятельского плена, августовское выступление, Быхов и выход из него, вступление в ряды Добровольческой армии и славное командование ею – известны всем нам.

Велика потеря наша, но пусть не смутятся тревогой наши сердца, и пусть не ослабнет воля к дальнейшей борьбе. Каждому продолжать исполнение своего долга, памятуя, что все мы несём свою лепту на алтарь Отечества.

Вечная память Лавру Георгиевичу Корнилову – нашему незабвенному вождю и лучшему гражданину Родины. Мир праху его!»

2. В командование армией вступить генералу Деникину».

Армия, наполовину истреблённая, потерявшая душу, отступала, покидая триста раненых и практически утеряв веру в благополучный исход…

Глава 13. Боян земли Донской

14 апреля 1918 года. Ростов

Тихий Дон не принял большевиков. Всего два месяца длился казачий нейтралитет, основанный на усталости от войны и наивном доверии большевистским посулам… Ах, как умеют сулить эти подлецы! «…Совет Народных комиссаров объявляет всему трудовому казачеству Дона, Кубани, Урала и Сибири, что рабочее и крестьянское правительство ставит своей ближайшей задачей разрешение земельного вопроса в казачьих областях в интересах трудового казачества и всех трудящихся на основе советской программы и принимая во внимание все местные и бытовые условия, в согласии с голосом трудового казачества на местах. В настоящее время Совет Народных комиссаров постановляет:

1. Отменить обязательную воинскую повинность казаков и заменить постоянную службу краткосрочным обучением при станицах.

2. Принять на счет государства обмундирование и сна¬ряжение казаков, призванных на военную службу.

3. Отменить еженедельные дежурства казаков при ста¬ничных правлениях, зимние занятия, смотры и лагеря.

4. Установить полную свободу передвижения казаков…»

Даже казачество, мудрое и крепкое, повелось на сладкие речи бессовестных агитаторов… Что уж говорить об остальной России!

Но, вот, спохватились, обжегшись. И поднялись казаки, и заняли Новочеркасск… И уже подступают к Ростову… И командир восставших полковник Фитисов выдвинул ростовским большевикам ультиматум с требованием немедленно освободить Митрофана Петровича Богаевского и других казаков, содержащихся в Ростовских тюрьмах под угрозой в случае отказа расстрелять всех арестованных в Новочеркасске большевиков.

А лучше бы и не было этого ультиматума! До его появления Митрофана Петровича содержали как арестанта «президиума съезда Советов Донской республики» и не чинили никаких допросов. А вчера состоялся в штабе Военно-революционного комитета первый… Допрашивал лично председатель комитета Подтёлков. Никогда за всю свою жизнь не приходилось испытывать казачьему Златоусту таких унижений. Всё смешалось: угрозы и глумления, сокрушительные удары и плевки… В какой-то момент Митрофану Петровичу показалось, что настал его последний час, что смерть пришла к нему, безобразная и издевательски насмехающаяся над ним. Он, историк и педагог, один из самых образованных людей на Дону, лежал на каменном полу, окровавленный, измождённый заключением, а невежественный и опьяневший от вседозволенности бывший урядник, бил его ногами, упиваясь своей властью, изрыгая всевозможные ругательства… Потом остановился:

– Живой ещё, контра? Помни меня, сволочь калединская! – и плюнул в лицо…